Царская карусель. Война с Кутузовым

– Господи! Лучше переждать на твердой дороге. Не дай бог, сверзимся в овраг или в топь заедем.

Терёшка принес из фуры водку и ром. Ром господам.

– Погрейтесь!

Волки на поживу, гости на вино. В дверцу кибитки вдруг застучали. Убежища просили человек с ружьем и мужик, увешанный трофеями охотника – гусями, утками.

– Подвезите до имения, господа! Всего версты три, и дорога не самая худая.

Предложение было тотчас принято. Ради знакомства выпили.

Пан Кассовский, ротмистр в отставке, получил наследство, три тысячи душ. Однако пожаловался:

– Работать приходится, как волу, но, слава богу, хозяйство налаживается. Не ошибаюсь? – спросил Кассовский мужика.

– Богу молим за вашу милость! – Мужик схватил господина за руку, поцеловал.

Барский дом был похож на солдатскую одноэтажную казарму, примыкавшую к великолепной, кубической формы, палате.

Пан Кассовский сам провел гостей в отведенную им комнату. От потолка до пола и на полу ковры. Низкие турецкие диваны, кальян.

– У вас была долгая дорога, и впереди хляби. Отдохните. У меня тепло и уютно.

Поднялись в тот день рано, да еще рому выпили.

– Я, пожалуй, подремлю! – согласился Лев.

– Диафант уверен: сон перед обедом золотой. – Василий расстегнул мундир и сел снять сапоги. Тут в комнату впорхнуло пять или шесть юных дев. Одни стелили на диванах простыни, взбивали подушки, другие кинулись стягивать с братьев сапоги, подали пушистые халаты.

– Как дома! – блаженно улыбался Василий. – Простыни инеем пахнут.

Их разбудил ласково-вкрадчивый колокольчик. Поднялись полные сил, ужасно голодные и с чувством предвкушения чудес: пан Кассовский, наверняка, великий затейник.

Обедали в зале. Стол во всю стену, под окнами. Стулья у стены. Окон множество, свет падает на покрытый зеркалом пол. Столько света, что чудится: ты внутри самого солнца.

У колонн, в глубине залы, официанты. Все семеро в ослепительно белом, гренадерского роста, на лицо будто один человек.

– Это тоже дядюшкино наследство, – улыбнулся Кассовский. – Одна из многих причуд. Но дядюшка был земным человеком. Несмотря на природное дворянство, удачно торговал. В основном совестью. Вот, господа, товарец! Дядюшка имел такие деньги, что давал ссуды банкирам Германии и Франции. Это всё еврейские дома. Дядюшка боготворил евреев, ибо евреи народ благодарный.

На обед были поданы охотничьи трофеи пана Кассовского. Какие-то удивительные соусы, миноги, угри. Все это официанты выставляли с таким видом, будто каждое блюдо – драгоценность. Грянул полонез, и все семеро внесли на чудовищной величины серебряном подносе зажаренного на вертеле быка.

– Можно полк накормить! – вырвалось у Василия.

– Для нас с вами важно то, что в быке, – сказал хозяин.

И верно! Из чрева быка официанты извлекли кабана, из чрева кабана – лебедя, из чрева лебедя – дюжину крошечных птиц.

– Для бекасов малы, – озадачился Лев. – Что это за дичь?

– Горобцы![1] – сказал пан Кассовский. – Отведайте, и вы будете с сего часа смотреть на горобцов иными глазами.

Еды в птичках на один зуб, но аромата, но вкуса!

Тишина разразилась в зале, когда шло отведыванье дивной дичи.

– Сосредоточье для полного наслаждения – одно из первых условий! – одобрил пан Кассовский молчаливых братьев.

Воробьиные косточки были наконец обглоданы, приступили к лебедю, к гусям, к уткам. Заиграл невидимый оркестр, и в залу чредой вошли красавицы, сначала юные, потом вполне расцветшие. Зала превратилась в цветущий луг, удвоенный зеркалом. Девицы пели что-то очень негромкое, завораживающее. Шли, кружась, бесконечным хороводом. И вскоре Лев и Василий приметили, что наряды постоянно обновляются, но одежды убывает.

Выпили всего три-четыре здравицы: за императора, за Россию, за гостей, во славу оружия, а девицы уже остались в чем мать родила. Все они теперь двигались не мимо стола, а к столу, быстро отведывали вино. И уж так смотрели, хоть сквозь землю провались.

– Они у меня не бесстыдницы! – сказал пан Кассовский. – Они просто знают: та, что завлечет гостя, получит мою благодарность и подарок. Так что извольте осчастливить какую угодно и сколько угодно.

«Господи!» – тосковала душа у Василия. – Мы же в армию и, должно быть, на войну, а ведь все сие – оргия, прелюбодеяние…»

Здравицы следовали одна за другой, девицы пустились в танцы, это были особые танцы. Пан Кассовский посоветовал:

– В пол смотрите! – И не удержался от вопроса: – Есть ли избранницы?

– Да разве тут выберешь! – Василий мотнул в отчаянья отяжелевшей головой.

Пан Кассовский поднялся, выпил чашу за дев и крикнул хороводу:

– Мы – сдаемся!

Пирующих тотчас обступили, подхватили, понесли. И была сладкая жуть, а потом яма сна, пробужденье за полдень.

Стыдясь самих себя, братья принялись сбираться в дорогу, но пан Кассовский со всем цветником усадил гостей за обед. Пир снова кончился стыдным безумьем, провалом в сон.

– Нам же в полк! – втолковывали братья пану Кассовскому, и тот соглашался, но имел свой довод: