Царская карусель. Война с Кутузовым

– Шишков! Оставя днесь «Беседы» светлый дом,
Ты едешь в дальний путь в карете под орлом.
Наш добрый царь, тебе вручая важно дело,
Старается твое беречь, покоить тело.
Лишь это надобно, о теле только речь.
Неколебимый дух умеешь сам сберечь.

Иван Крылов

Крылов подскочил на месте, но Хвостов остановил его решительным жестом:

– Не диво то, что наш Крылов умно сказал,
Но диво, что он сам стихи переписал.

– Господа! Стихи отменные, но – в них я не повинен! – запротестовал Иван Андреевич.

Державин поднял бокал:

– За удачную шутку!

Вино выпили, но Шишков, перечитав про себя послание, оглядел присутствующих.

– Однако ж кто шутник? Уж не граф ли Дмитрий Иванович?

– Мой однофамилец?! – усомнился хозяин. – «Комар жил у татар иль казар; вдруг волк к ним в двери – толк. Давай кричать и комара кусать…» Уж больно ладно для Дмитрия Ивановича.

– Это стихи графа! – развеял туман тайны всезнающий юноша Степан Петрович Жихарев.

– «Комар жил у татар иль казар…» – покрутил в удивлении головою Гаврила Романович.

От стихов графа Хвостова спасения не было, приносил стопами для публикаций в «Чтениях».

– А у меня басня недавно сочинялась, – сказал Крылов.

– Иван Андреевич, порадуйте!

Баснописец чуть отодвинулся от стола и читал не вставая:

– «Соседушка, мой свет!
Пожалуйста, покушай!..»

То была «Демьянова уха». Басне еще предстояло стать знаменитой, поэты же пришли в восторг от заключительных строк:

– Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать во время не умеешь
И ближнего ушей ты не жалеешь, —
Так ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи».

Тут уж никому не надо было объяснять, чьи сочинения тошнее тошного.

В литературных забавах забыли о войне, а война – это прежде всего дорога.

Государственный секретарь Шишков выехал из Петербурга тремя днями позднее императора Александра.

Царская коляска была удобной на тракте, но тракт скоро кончился, и пришлось из коляски под орлом пересесть в крестьянскую телегу, ехать на перекладных.

В селении Видзы грязи были такие, что телегу не смогли вытащить. Ночевал к крестьянской избе. Утром узнал, что здесь, в Видзах, пережидает бездорожье цесаревич Константин.

От Свинциян до Вильны – лошади были не в силах везти даже одного человека – Александр Семенович большую часть дороги шел рядом с телегою, а это ни много ни мало двадцать пять верст.

В Страстную неделю и тяготы радуют – Пасха заслуженней. Авось трудов и молитв ради помилует Господь.

Проводы лейб-гвардии

Оттепель сжевала красоту снежного покрова, деревья потемнели, но среди ветвей, замерших в безветрии, таилась весна. Само счастье.

– Пушкин!

Дима Маслов – «наш Карамзин» – и Саша Бакунин – брат несравненной Бакуниной – махали ему, торопя.

– Уходят!

Пушкин успел увидеть снежинки, замеревшие в воздухе, и кинулся в Лицей, к заветным окнам. Здесь были сразу все: лицеисты, учителя, дядьки.

Под окнами побатальонно шли лейб-гренадёры. Чёрные кивера с высоченными чёрными султанами. Гренадёры они и есть гренадёры. Огромные ружья на плечах будто игрушечные.

Среди провожающих государь, его высочество Константин, Аракчеев, старец фельдмаршал Салтыков и многие, узнаваемые и неизвестные, всё генералы, всё камергеры.

Государь со свитою были далеко, а близко от Лицея стоял одинокий генерал. Молодой, но почему-то в очках. Стоял возле кареты, заложив руку за спину.

– Это Остерман! Остерман! – Серж Ломоносов проталкивался через товарищей, чтоб сообщить всем услышанное среди учителей.

– Крот! А кто он, твой Остерман? – спросил Гревениц, барон-ботаник.

– Ты, кроме своих гербариев, знать ничего не знаешь! – возмутился Крот. – Остерман – герой сражения у Чарнова! Герой Пултуска, Прейсиш-Эйлау!

Горчаков, стоявший рядом с Пушкиным, шепнул:

– Природная фамилия Остермана – Толстой. Он из бедных Толстых, но Фортуна посмотрела в его сторону. Бездетные братья Остерманы передали ему, дальнему родственнику, свой графский титул, фамилию и несметные богатства… Сей генерал из строптивых. Он подал в отставку в тот самый день, когда Барклая де Толли пожаловали чином генерала от инфантерии. Не стерпел умаления заслуг Голицына. Голицын произвёл разведку и решил провести войска по льду пролива Кваркен. Но командующим назначили Барклая. Уже три года, как в отставке.

Правдолюб Вольховский сказал громко:

– Станет горячо, и Остерман будет не среди зрителей, а впереди солдат в гуще врага!

– Я слышал, граф тоже едет в Западную армию! – сообщил Крот-всезнайка.

– Да кем же?! – удивился Вольховский.