– Весна! Дороги немыслимые! На таких дорогах задержки в обычай. На станциях и лошадей-то не дадут. Все измучены: лошади, ямщики. Смотрители доведены до отчаянья постоянными угрозами, а то и побоями.
Братья стояли на своем, требовали изготовить их собственные кибитки в дорогу, и пан Кассовский сдался:
– Будь по-вашему, но будьте милостивы, не отпущу, покуда не познаете моей сокровенной коллекции.
Повел гостей в «казарму». В казарме сорок дверей. Пан Кассовский снял с пояса связку миниатюрных ключиков. Открыл первую дверь. Ковры, тонкогорлые кувшины, кадки с цветущими деревьями.
– Здесь обитель персиянки.
Дева пощипывала струны какого-то восточного инструмента. Огромные глаза. Изумительно белое лицо, брови дугами.
– Да ведь это гарем! – осенило простодушного Василия.
Пан Кассовский рассмеялся:
– Се, господа, рай!
Кого только не было за дверьми этого странного «рая»: широколицая, похожая на идола калмычка, утонченно развратная француженка, пламенная итальянка, сдобная, как пышка, немка, непроницаемая, недоступно прекрасная черкешенка… Женщины Скандинавии, женщины гор, пустынь и, наконец, в руках пана Кассовского сверкнул золотой ключик:
– Мой черный алмаз.
Негритянку словно из эбенового дерева вырезали. Совершенное до щемящей тоски тело, изумительно правильное лицо – кто сравнится с Господом в даре ваяния?!
Лев и Василий стояли перед негритянкой, не смея желать, восхищаться, не смея думать ни о чем.
– Да! – сказал пан Кассовский. – Да! У меня все живут, как заповедано в их землях. Негритянка не любит стеснять себя платьями…
Пора было уходить, но братья сами уже ничего не решали. И пан Кассовский сказал:
– Чтоб потом не пожалели, оставайтесь… Пройдя все сорок комнат, вы откроете для себя землю, какой она устроена Богом. Через любовь! Сладкое сладко, но оно сладко всякий раз по-своему. Начните познание высшего разума с черного алмаза. Можно и так.
Василий выскочил за дверь.
– Мы же превращаемся в дезертиров! Велите закладывать!
– На ночь глядя ехать нехорошо. Во-первых, опасно. Переночуйте, и вольному воля.
У Василия даже пятки вспотели – ни за что не остался бы с негритянкой, а уж так хотелось остаться, хоть вой.
Лев, не доверяя пану Кассовскому, дал пять рублей одному из слуг: пусть скажет казакам, чтоб изготовились к немедленному отъезду.
Уже через минуту слуги пана Кассовского вытолкали братьев из дому. Их шубы побросали в кибитки. На возниц кричали:
– Пошли вон! Прочь! Прочь!
– Прочь! Прочь отсюда! – яростно взревел Василий Терешке.
Покатили не оглядываясь. Хозяин и не подумал проводить гостей.
Колеса гремели по безупречной каменной дороге. В этом грохоте чудилась досада – ишь как задержались! Чего ради?
– Нахлестывай! – шумнул Лев вознице, невольно оглядываясь на стремительно отлетавший в сторону темный липовый парк невероятного и все же похожего на все прочие – имения.
– Чем это пахнет?! – Василий крутил головой, не находя источника.
– Женщиной, – сказал Лев.
Василий дотронулся ладонью до лица, до губ, понюхал пальцы.
– Уразумел?
– Уразумел, – согласился со старшим братом младший.
Дивная дорога оборвалась у столба, указавшего границу имения. Из благодати и разумной обустроенности плюхнулись в такое несусветное месиво чернозема, что лошади подергались-подергались и стали.
– Опанас! Опанас! – окликнул Лев казака. – Сделай чего-нибудь!
– Потерпите, господа. Постоим. Пусть лошади привыкнут… А там с богом, помаленьку, полегоньку…
Помаленьку, полегоньку добрались до большого озера. Зимняя дорога шла по льду, весенняя в объезд. Зимняя накатанная, весенняя – топь и мука.
Призадумались.
Мимо проезжал мелкий чиновник на дрожках.
– Через озеро ездят, но с опаской. Зато скоро. А коли вдоль озера, крюк в тридцать верст. До жилья нынче не доберетесь.
Рискнули. Друг от друга дистанцию держали саженей на сорок. Лед потрескивал, но держал. Василий поехал верхом, впереди обоза. До берега оставалось всего ничего.
Оглянулся, рукою показывая, что ехать можно, и в этот самый миг лед ухнул, расступился. Казаки закричали, побежали помогать. Но конь стоял в воде по бабки. Василий, не понявши, что здесь так мелко, дал коню шпоры, понукая выносить из полыньи. Конь сделал два скачка и очутился на берегу: беды не приключилось.
О вечной нежданности
Кто бы ни стоял у руля Россия – одно и то же! Война будто оползень среди ночи. Величался дом на горе, над просторами, и – по бревнышку раскатило. О том, что гора ненадежная, ведали, но кому придет в голову, что нынче ухнет?
Как было поверить в войну, коли в Европе шли невиданные в веках праздники.
Наполеон с супругою выехал из Парижа в Дрезден 9 мая. Сие путешествие – вершина земной славы счастливца времен.
Десять вечеров кряду шли торжества, сразившие противников и завистников императора Франции чудовищной расточительностью средств, пущенных на церемонии, балы, банкеты. Ели только на золоте. Наполеон демонстрировал миру и прежде всего союзникам, сколь щедро обогащает победоносная война.