Царская Русь

17 января защитники Пскова увидали со своих стен большое движение в неприятельских лагерях и приближавшуюся толпу конных и пеших людей. Воеводы думали, что поляки затевают новый приступ. Но от толпы отделился русский боярский сын, по имени Александр Хрущов; впущенный в город, он вручил воеводам перемирную грамоту от русских послов. Велика была во Пскове радость граждан, освободившихся от тягостной осады. Еще более радовались поляки столь выгодному для них миру. Замойский устроил в своем стане пир и звал на него русских воевод. Шуйский отпустил своих товарищей, но сам не поехал. В первых числах февраля польский гетман снялся с лагерей и двинулся в Ливонию отбирать у русских уступленные ими города и замки. Особенно чувствительна была для нас потеря Дерпта или Юрьева Ливонского, который 24 февраля перешел в руки поляков. В этом городе издревле находилась значительная русская колония, а со времени русского завоевания в течение слишком двадцати лет он успел до некоторой степени обрусеть; в нем основалась православная епископия и появились многие православные храмы. Здесь уже успело смениться целое поколение русских граждан. Выселяемые отсюда в Новгород и Псков, граждане эти и их семьи прощались с Юрьевым как с своим родным городом, в последний раз молились в своих приходских храмах и со слезами причитали над могилами родственников.

Уступая ливонские города Баторию, в Москве питали надежду, отделавшись от сильнейшего врага, потом ударить всеми силами на более слабого, т. е. на шведов, чтобы отнять у них обратно Нарву и другие эстонские города, взятые ими у русских. Посему московская дипломатия во время мирных переговоров с Польшей старательно отклоняла предложенное Поссевином посредничество для заключения мира со шведами. Надежда отобрать у них взятые города особенно усилилась после того, как де-ла-Гарди двинулся было к берегам Невы и осадил Орешек, но здесь потерпел поражение и со стыдом ушел назад. Около этого времени, именно в июне 1582 года, в Москву прибыли те же польско-литовские уполномоченные, князь Збаражский с товарищами, для подтверждения перемирного договора. При сем они требовали, чтобы царь оставил Эстонию в покое и не воевал ее во время десятилетнего перемирия. Поляки не только не желали допустить русских вновь утвердиться на эстонском побережье, но и сами надеялись отнять это побережье у шведов, чтобы все бывшие ливонские владения сосредоточить в своих руках. Царь принужден был согласиться на новое требование. Со шведами завязались переговоры, которые окончились в следующем 1583 году заключением трехлетнего перемирия на реке Плюсе. Не только Ругодив или Нарва, но и русские города Ям, Иван-город и Копорье остались в руках шведов. Кроме вмешательства поляков, на заключение этого перемирия повлияло также происходившее тогда восстание, вновь поднятое в Казанской области Луговыми черемисами.

Бедственно для России окончились усилия царя Ивана, направленные на завоевание Ливонии и приобретение балтийских берегов. Почти двадцатипятилетняя непрерывная война с западными соседями крайне расстроила и разорила Московское государство; она стоила ему огромных материальных жертв; многие тысячи людей погибли в битвах, в плену, от болезней и голода; множество городов и сел было выжжено и в конец опустошено. Один современный летописец (псковский) с горечью заметил: «царь Иван не на велико время чужую землю взял, а по мале и своей не удержа, а людей вдвое погуби». Напрасно некоторые новые историки пытаются оправдать Ливонские войны Ивана широкими политическими замыслами, а его неудачу — военными талантами Батория и отсталостью русских в ратном искусстве сравнительно с западными европейцами. Напротив, чем ближе всматриваемся мы в эту эпоху, тем яснее выступает вся политическая недальновидность Грозного, его замечательное невежество относительно своих соперников по притязаниям на Ливонию, его неуменье их разделить и воспользоваться их слабыми сторонами. Первые успехи совершенно его ослепили: вместо того чтобы вовремя остановиться и упрочить за Россией обладание ближайшим и нужнейшим краем, т. е. Дерптско-Нарвским, он с тупым упрямством продолжал стремиться к завоеванию целой Ливонии и тогда, когда обстоятельства уже явно повернулись против него.