Царский зять (3)

В другое время молодой царь приказал бы схватить посланника, заточить в поруб и вздернуть там на дыбу, пытая в измене, но только не сейчас. Москва и так три дня была охвачена кровавым Стрелецким бунтом, который привел в дикий животный страх не только все боярство, но и самого Федора Алексеевича, внезапно осознавшего, что реальной власти у него нет, несмотря на поклоны мятежников с их челобитными.

Июня шестого дня, в первый же час заседания Земского Собора, случилось неслыханное — послы базилевса Юрия Льва обвинили чуть ли не всю Боярскую Думу в оскорблении их царя, в жестокостях, что над ним сотворили шесть лет тому назад в Москве. Ведь подвергнуть решились бесчеловечным пыткам, надругательству и умалением «чести» ни простого боярина или знатного князя, а потомка галицких королей, что стал «самодержцем» Червонной Руси, да и прибыл в Москву по милостивой грамоте умершего к тому времени царя Алексея Михайловича.

И беда в том, что сотворивший злое дело боярин Артамошка Матвеев действовал так при попущении Думы, в которой хорошо знали о столь вопиющем случае, но одобрили истязания «изгоя».

Но времени прошло много, посчитали, что Юрий Лев простил учиненное над ним, особенно после женитьбы на царевне Софьи, но оказалось что нет. Ставший могущественным базилевсом Готии, Понта и Новой Руси все хорошо запомнил, как любой монарх на его месте. И его послы прилюдно бросили дерзновенные слова, за которые следовало забить до смерти любого — но только не послов.

Ибо последние всегда говорят от имени своего государя и неприкосновенны по всем обычаям!

Федор не смог воспрепятствовать боярскому правосудию — те, многократно оскорбленные дерзкими архонтами, кинулись в драку, сорвались, не выдержали поносных слов.

Ваньке Волынскому, что дворянчик захудалого, прежде княжеского рода, присяге царю изменивший и под руку базилевса тайком перешедший, выбили глаз посохом. Федьку Головина, потомка знатных феодорийских бояр, чей род и в Москве возвысился, свалили на пол, и битье учинили прямо на царских очах. И так бы забили обоих хулителей до смерти, но вмешались посадские выборные и спасли тех от неминуемой погибели, чудом вырвав из боярских рук чуть живыми.

В ту минуту Федор испытал облегчение — он хорошо знал, что его зять подобных обид никогда не прощает, а убийство посла, чтобы он не говорил, вопреки всем обычаям, и отмщение справедливо.

Грозная поступь стрелецких полков Червонной Руси устрашала, но в тот момент никто не знал, что в Москве собственные стрельцы учинили бунт, перебив жестоко собственных начальных людей. И пошли в Кремль, вооружились «огненным боем», дабы дерзновенно потребовать от царя и Земского Собора устранения обид многих, ими чинимых.

Федор Алексеевич хорошо знал челобитные стрельцов, как и те лишения, что они испытали в Чигиринских походах, ведал про самоуправство полковников, присвоивших «государево жалование».

Самому тогда надо было в это дело сразу же вмешаться, и ослушников сурово наказать!

Но пустил все на самотек, да и денег в казне мало. И вызрел нарыв, ходили «прелестные письма» и слухи по слободам, и лопнул гнойник кровавый. Пошли в Кремль в силе тяжкой мятежные стрельцы, разоруженная охрана не сопротивлялась, пропустила — да и что могли сделать, когда все десять полков ворвались с фузеями и бердышами в руках.

И прямиком в Грановитые Палаты направились, а стрельцам там и сказали, что готских архонтов покалечили, когда они вольности для всего русского народа попросили!

Страшным криком возроптали стрельцы!

Федор Алексеевич на всю жизнь запомнил всколоченные бороды и горящие кровавым блеском глаза. Нет, царя не трогали, ему кланялись, но у стрельцов имелись листы с перечнем боярских имен и списков чинимых ими обид. Стали хватать думцев одного за другим, выволакивали несчастных на Красное крыльцо, провозглашали громко их вины, настоящие и выдуманные, и скидывали вниз, на подставленные копья, штыки и бердыши, несчастных, что умоляли их помиловать и не предавать жуткой казни.

Побили смертью князей Григория Григорьевича и Федора Юрьевича Ромодановских — первого обвинив в измене и напрасной гибели русских воинов по Чигириным, а второй просто под руку попался. Казнили отца и сына князей Долгоруких — особенно мучили Михайлу Юрьевича, главу Стрелецкого Приказа. А затем все пошло и поехало — вкусив кровушки, стрельцы словно ополоумели — три десятка бояр злодейски умертвили, чуть ли не треть состава Думы.

Дворян, что попробовали остановить смертоубийство, избили люто, кости многие им сломав и члены повредив. На царя шикнули так, что Федор Алексеевич бессильно сидел в кресле, не мог даже руками двигать и голос свой возвысить.

А самого патриарха Иоакима, что анафемой мятежникам громко пригрозил, срамили всячески, глаз подбили — не убоялись поднять руку на владыку. Да за бороду таскали, куколь сбив и срамили всячески, грозя чернецом того сделать и в ближайший монастырь отвезти.