Царственная блудница

– Когда вы упали бездыханная, схватил я вас на руки и стал искать, из какого дома вы могли выскочить, чтобы доставить вас к родным вашим и пасть пред ними в ноги за невольную провинность, – рассказывал Шубин. – А в тех местах всех зданий – одно посольство аглицкое да лабазы, запертые на замки засовы. В заборе посольском увидал я малую калиточку, возле которой стоял высокий молодой мужчина, державший за ошейник преогромную и преуродливую псину, которая лаяла так, словно кувалдою по наковальне била. Я крикнул, не знает ли он девицу, коя лежала у меня на руках без памяти. Англичанин высокомерно покачал головой и убрался за забор, утащив наконец свою отвратительную псину…

– А ведь это мой жених, – пробормотала Афоня, и Шубин даже покачнулся от изумления, пришлось на палку покрепче опереться:

– И он отрекся от вас? Экое бесчеловечие!

– Бывший жених, – уточнила Афоня. – Я бежала сломя голову из страха перед Брекфестом, перед этой собакой. Ах, боже мой! – вновь спохватилась она. – Сколько времени я тут нахожусь? Сколько дней? Скорей скажите!

– Всего только один день, да и тот не истек, – успокоил ее Шубин. – Не извольте беспокоиться.

– Да что вы! – Афоня порывисто вскочила с кровати – да тут же вновь на нее рухнула от сильнейшего головокружения.

– Эвон какова! – кинулся к ней Шубин, целомудренно одернул задравшуюся рубашонку, прикрыл голые ноги девушки одеялом. – И не вздумайте дергаться, милая моя. Как сказал доктор, коего хозяин призвал, у вас в голове произведено легкое мозготрясение, а потому надо самое малое сутки в постели провести, чтобы ежеминутно в обморок не брякаться!

– Сутки?! – с ужасом простонала Афоня.

– Так ведь мозготрясение! – внушительно пояснил Шубин.

– Так ведь легкое, – слабо выдохнула Афоня и умолкла, потому что тошнота подкатила к горлу. Пришлось закрыть глаза, вцепиться в подушку… чудилось, ее жестоко раскачивает на морской волне… ох, ох, как плохо… невыносимо… но нельзя предаться хвори! – Нет, я не могу лежать, – выкрикнула она сквозь судорогу, которая так и сводила челюсти. – Один человек, самый дорогой для меня на всем свете, в беде, я не могу оставить его! Он должен был покинуть Петербург нынче же поутру, а из за меня мог задержаться, это навлечет на него новые беды. А еще хуже, коли он ввяжется в некую интригу для того, чтобы восстановить свое прежнее положение… это для меня совершенная погибель!

Воцарилась тишина.

Афоня с усилием открыла глаза и обнаружила, что Шубин ее рассматривает с превеликим любопытством.

– Так так… – пробормотал он. – Вот, значит, кого мне бог поперек пути привел!

– О чем вы? – прошептала Афоня, боясь говорить громче, чтобы не вернулась тошнота.

– Как же это я сразу не смекнул, старый дурень? – бормотал Шубин, словно бы говорил сам с собой. – А ведь он же мне ясно все рассказал, кто да что, и про жениха аглицкого, и про мужика девку, и про опалу новую…

– Кто вам это рассказал? – с усилием приподнялась на локтях Афоня. – Вы с Никитой Афанасьевичем виделись, что ли? Он был здесь? Искал меня?

В ее голосе зазвенела такая отчаянная надежда, что Шубин умолк и уставился на нее с огромным любопытством, которое, впрочем, почти сразу сменилось сочувствием:

– Да нет, милушка, не Бекетов поведал мне сие, как бы он мог тебя искать, если даже не знает, куда кинуться? Дубина эта стоеросовая, жених твой бывший, небось никакой указки ему не дал. Разве додумался бы Никита к Чулкову податься? Конечно, уверен, что ни единой сочувственной души у него во дворце не осталось, а это не так, совсем не так! Остались у него доброжелатели и среди камергеров!

– Ничего не понимаю, да и сил нет, – вяло проговорила Афоня, – но мне нужно уйти, мне нужно найти его… я так боюсь, что он ввяжется в интригу Колумбуса, а она опасна, чует мое сердце!

– Про Колумбуса мне Василий Иваныч тоже говорил, – кивнул Шубин. – Ишь, как оно все завязалось… а ведь он такой же Колумбус, как я папа римский!

Афоня смотрела непонимающе.

– Мы вот что сделаем, – решительно сказал Шубин. – Я сейчас напишу записочку да человека пошлю во дворец к Василию Иванычу. Пусть живо сюда прибудет, поскольку дело неотложное и, очень может статься, государственной важности. А ты, милушка моя, поспи, вот что ты сделай. Это все, на что ты способна сейчас. Самое малое два, а то и три часа спи и не думай ни о чем, сон тебе всякого лекарства полезней.

– Я не могу спать, мне нельзя, – выдохнула Афоня, но в глазах ее уже все померкло, и только жалобный вздох сорвался с ее губ. Веки сомкнулись – и через мгновение она уже крепко спала.

– Эхма, – изумленно сказал Шубин, глядя на ее измученное лицо. – Воистину, пути господни неисповедимы. А я то думал, чего меня так повлекло внезапно в Питер, в сей вертеп, так повлекло, что и на месте не усидишь?! Видать, почуял беду. Может статься, и не притупилось прежнее чутье, может статься, и не напрасно прибыл я сюда, глядишь, и сгодится еще старый кавалер послужить своей Елисавет!

Взгляд в прошлое

– Ой, господи! Спасите! Спасите меня!