Царственная блудница

Туда, в Работки, Василий Иванович несколько раз наезжал, а Алексей Яковлевич, изредка и тайно бывая в столице, всегда останавливался у Чулкова. Звали они друг друга между собой «Чулок и Шуба – государыни вещи» и нисколько не омрачали своих отношений ревностью из за того, что в разное время удостоены были Елизаветиных милостей.

И вот во время одного из таких приездов Шубина его лошади и сбили обезумевшую от страха Афоню. Куда было ее везти, как не в дом Чулкова?

Вот так она и попала сюда.

Санкт Петербург, сад английского посольства, 1755 год

Отправив камердинера Василия Ивановича Чулкова с запискою во дворец и наказав непременно дождаться ответа от барина, а всего лучше – просить его немедля воротиться, Алексей Яковлевич Шубин нахлобучил старую свою треуголку, которая отчего то являлась предметом почти священного поклонения баб и девок в селении Работки Нижегородской губернии, взял палку, без которой идти мог лишь с трудом, и вышел из дому, наказав Татьяне, своей камчатской жене (до крещения Татьяна звалась Айной), глаз не сводить со спящей Афони. Татьяна, которая когда то славилась как первая красавица побережья Авачинской бухты, но быстро увяла, в точности как недолговечные цветы тундры, отродясь не приучена была своевольничать, а уж господину своему и повелителю, коего обожала, словно некое высшее божество, она, конечно, и не помыслила перечить. Вновь уселась в кресло качалку возле кровати и предалась исполнению своего долга, который скрашивался мерным, беспрестанным раскачиванием: качаться Татьяна любила, аки дитятко малое!

Алексей Яковлевич держал путь к английскому посольскому дому. Ему хотелось по возможности хоть что то вызнать об оставшихся там участниках Афониного приключения. Следовало выяснить, покинул ли посольство Бекетов или находится еще там. Если отбыл – надлежало разузнать, куда и каким путем. Судьба кавалера мадемуазель также была ему чрезвычайно любопытна. Ну и, конечно, не намеревался он обойти вниманием участь этого Колумбуса.

– Колумбуса! – ядовито пробормотал Шубин. – Мубумбуса! Хренумбуса! Чертберидралумбуса!

Благодаря Чулкову он был в курсе всех событий, происходящих во дворце.

– Ой, батюшки! – раздался рядом визг, и чуть ли не из под ног задумавшегося Шубина, который мерил да мерил шагами мостовую, ничего вокруг не замечая, выпросталась какая то согнутая вдвое бабулька с огромной корзиной, тянувшей ее к земле. – Людей давит, ничего вокруг не видит! Еще один сумасшедший! Что ж это за день нынче?!

– Это кто здесь сумасшедший?! – Шубин грозно воздел палку, чтобы вытянуть оскорбительницу по согбенной спине, да не попал – она уже со всех ног улепетывала дальше к Неве, выкрикивая:

– Кто кто! Да вон чухонка голая под телегой сидит, глаза разуй, вишь, народишко собрался глазеть!

Шубин оставил попытки погони и огляделся. И впрямь – несколько человек толпилось на углу, хохоча и подталкивая друг друга в бока. Тут были бабы с корзинами, расторговавшиеся лоточники, какие то босяки и вездесущие мальчишки. Все они пытались заглянуть под телегу, нагруженную сеном и плотно увязанную: должно быть, только что приехала в город, ее еще не успели разгрузить, да, по всему, кобыла возчика расковалась, и он отвел ее в небольшую кузню, притулившуюся за углом. Оттуда доносился перестук молота по наковальне: видать, подкову правили и готовили к набивке. Но куда любопытней было то, что виднелось под телегою – толстенная девка с белесыми чухонскими волосами, которыми она старательно пыталась занавесить голые плечи свои и ноги, торчащие из под короткой исподницы. Девка сидела на мостовой, скорчившись, тянула на колени подол исподницы, которая, по ветхости своей и по толщине обладательницы, разлезалась то там, то сям, – и громко подвывала.

– Что за притча? – удивился Шубин, который, сколько не жил на свете и в Санкт Петербург не наезживал, отродясь не видывал, чтобы там полуголые девки по улицам бегали, хотя, конечно, по столичному положению Питера в нем вполне могли и даже должны были твориться всяческие непотребства.

– Да вишь, раздел ее какой то разбойник. Втащил в подворотню и раздел! – пояснил какой то лоточник в изрядном гречневике[15]. – Девичью честь брать не стал, не! – решительно покачал он своим гречневиком. – А вот сарафан да платок исхитил, негодник. Эка нынче господа извращаться пошли!

– Господа? – повторил Шубин. – А господа тут каким боком пришитые?

– А таким, – сказал «гречневик», – что по одежке был тот хитник господином, а по повадке – разбойником. И зови его как хошь!