Царственный паяц

Я упоен страданья красотой...

Я в солнце угасаю, — я живу По вечерам: брожу я на Неву,

Там ждет грезэра девственная дама,

Она — креолка древнего Днепра, —

Верна тому, чьего ребенка мама...

И нервничают броско два пера...

Кончив читать книжки г. Игоря Северянина, задумался я о нем и как-то невольно

думы мои вылились тоже сонетом, так сказать, параллельным и с тем же

расположением, приблизительно тех же рифм:

Читаю вас: вы нежный и простой,

И вы — кривляка пошлый по приметам. За ваш сонет хлестну и вас сонетом: Ведь,

226

вы — талант, а не балбес пустой! Довольно петь кларетный вам отстой, Коверкая

родной язык при этом.

Хотите быть не фатом, а поэтом? Очиститесь страданья красотой! Французя, как

комми на рандеву,

Венка вам не дождаться на главу:

Жалка притворного юродства драма И взрослым быть детинушке пора...

Как жаль, что вас, детей, не секла мама За шалости небрежного пера!

Александр Амфитеатров

ПЫТКА С ПРИСТРАСТИЕМ

Недавно Амфитеатров написал большую статью об Игоре Северянине.

О молодом поэте теперь писать принято, и, казалось бы, нет ничего удивительного

в том, что и Амфитеатров не отстает от общего правила.

Но дело в том, что статья Амфитеатрова, посвященная творчеству Игоря

Северянина, резко расходится не только с общим взглядом на поэта, но, кроме того,

намечает стройную платформу, следуя предписаниям которой, поэт может получить

признание г. Амфитеатрова.

Я, конечно, не беру под свою защиту молодого поэта. Он в этом не нуждается

нисколько. Я только хочу отметить обычное в наших критических застенках отношение

ко всему новому, что еще не получило «всеобщего признания».

Я называю критику г. Амфитеатрова именно застенком, потому что пытает он

молодого поэта «с пристрастием», безжалостно, не находя у него ничего, что могло бы

«смягчить его вину».

А вся вина Игоря Северянина только в том, что он не нравится г. Амфитеатрову.

Вина не малая.

Совсем недавно Мережковский обрушился на Тютчева за то, что емУ были чужды

«гражданское мотивы». На днях Минского в литературных застенках пытали за то, что

он обнародовал признание Надсо- на, которое в публике может «вызвать соблазн».

Теперь г. Амфитеатров выступает со своим «сожалением» к Игорю Северянину.

Фельетон г. Амфитеатрова в «Русском слове» так и озаглавлен: «Человек, которого

жаль».

Казалось бы, почему и зачем жалеть Игоря Северянина? Человек он молодой и

талантливый, даже и прославиться уже успел. Пишет он, о чем хочет, поет как птица,

не справляясь ни у кого, можно ли ему или нельзя петь и о том или ином. И не жалеть

его нужно, а радоваться нужно, что вот есть человек, который поет, когда другие

хнычут. Но г. Амфитеатров принадлежит к числу тех критиков, которые не любят

бодрых слов, и в каждом бодром слове готовы что-то заподозрить.

Заподазривает Игоря Северянина и г. Амфитеатров.

Просто выдает ему свидетельство о его неблагонадежности и

недоброкачественности его поэзии.

И каких только сравнений не подбирает Амфитеатров для Игоря Северянина. То с

Княжниным его сравнит, то с капитаном Лебядки- ным, то с румынским оркестром, то

с румыном, который говорит на ломаном русском языке, то еще с кем-то.

А все это потому, что Игоря Северянина нельзя подогнать ни под какой ранжир, что

нельзя отыскать ту болванку, на которой сшит его талант. Т. е. просто потому, что Игорь

Северянин оригинален и талантлив.

На взгляд г. Амфитеатрова, талант - опасная вещь, потому с талантом критику куда

труднее орудовать, чем с бездарностью. О бездарности и говорить-то нечего, а вот об

Игоре Северянине г. Амфитеатрову понадобилось написать громадный фельетон, да и в

нем он только и смог, что высмеять отдельные места из стихотворений Игоря

Северянина, походить вокруг да около с ужимочками и насмешечками и расписаться в

227

собственном непонимании задач поэзии. И только... И все же, несмотря на это, —

фельетон г. Амфитеатрова есть явление примечательное и характерное.

Он лишний раз доказывает, что добиться признания публики не так трудно, как

победить консерватизм присяжной критики. Хотя г. Амфитеатров и не принадлежит к

числу присяжных критиков, но выступает и в этой области с тою же авторитетностью,

с которой он выступает во всех областях. А потому и с мнением его как критика

приходится поневоле считаться.

И вот получается в результате, что самые упорные в своих предрассудках люди, это

— критики. Именно о предрассудках только здесь и может быть речь. О предрассудках

того застенка, чрез который проходит всякий, имеющий несчастье обладать талантом.

Талант не уложишь на прокрустово ложе шаблона. Талант не измеришь своим

маленьким аршином. За талантом без крыльев не угоняешься. А только то и сделаешь,

так это подметишь два,-три ляпсуса, две-три ошибки...

Свободу слова у нас слишком узко понимают. Привычка к цензуре въелась в нашу

плоть и кровь, и теперь ни один критик не может отказаться от роли цензора, от роли

блюстителя идейной нравственности, роли какого-то соглядатая и чтеца в сердцах. По

крайней мере, цензор виден и в г. Амфитеатрове, когда он обрушивается на Игоря