Царственный паяц

не только файф-о-клоки, лимузины и кокеток-кокотесс, но и салонные слова и

комфортабельные представления. Когда он думает о ягуаре, ему рисуется дорогой

ягуаровый плед. Деревья кажутся ему маркизами. На берегу моря ему не хватает

клавесин. Полосы спелой ржи представляются ему золотыми галунами. Он весь

городской, этот паркетный «грезёр», всегда находящийся в гостях у г.

Несуществующего и во власти давно отзвучавших, а может быть и никогда не

звучавших слов. Это особенно чувствуется сейчас. Повторите про себя рассказ о

виконтессе, уехавшей из оперы прямо на северный полюс:

Я остановила у эскимосской юрты

Пегого оленя - он поглядел умно,

А я достала фрукты И стала пить вино.

И в тундре, вы понимаете, стало южно...

В щелчках мороза - дробь кастаньет.

И захохотала я жемчужно,

Наведя на эскимоса свой лорнет.

Старые засушенные цветы, которыми отдают эти строки, в наше время стали еще

старше.. А через десять-двадцать лет кто-нибудь, читая эти стихи, с течением времени

теряющие неправдоподобие, — чего доброго соблазнится мыслью восстанавливать по

ним былую русскую жизнь, подобно тому, как по фигурам, изваянным на греческом

фризе, мы наивно воссоздаем «подлинных» женщин Древней Греции. Такова сила

искусства. Мы смотрим назад через его призму, и вымысел всегда сильные правды.

А все-таки, когда перелистываешь сейчас книги Игоря-Северянина, действительно

восстанавливаешь кое-что из подлинной жизни. Помните словесные неистовства

Северянина? Боги, как все были ошарашены новшествами поэта — окалошитые,

осупружиться, златополдень, экстазить, орозить, обэкранить, миражить, офиалить,

отсверкать! У обыкновенных читателей от этих слов глаза лезли на лоб и волосы

становились дыбом. Критики же были оскорблены в своих лучших филологических

чувствах и объявили Северянина безнадежным еретиком. Однако, — не очень уж так

нескоро, -- при ближайшем рассмотрении Даля обнаружилось, что глаголов на «о» тьма

тьмущая и что они настолько хорошо забыты, что их вправду можно принять за

сочиненные автором «Громокипящего кубка». У Даля были найдены : овель- можить,

озвездить, обоярить, огурбить и даже отсверкать. Вспомните, что еще Жуковский

говорил «ожемчужить», «обезмышить», а Пушкин, признаваясь в своем увлечении Н.

332

Н. Гончаровой, употребил выражение — «я огончарован».

Сейчас словечки Игоря-Северянина перестали ошарашивать. Некоторые из них

забылись, некоторые остались (напр., выразительное слово «бездарь»), а самый

принцип стал будничным. «Женоклуб» Игоря-Северянина — родной брат советского

«женотдела», а народное словотворчество пошло еще дальше, введя упрощенным

северянин- ским приемом слова «буржуйка», «керенка», «шкурник», «мешочник»,

«танцулька» и пр. Чтобы утешить поэта, гордившегося своим собственным

словообразованием, следует сказать, что создание новых слов никогда не было задачей

поэзии. Образное сравнение ученейшего из современных критиков А. Г. Горнфельда

лучше всего уяснит эту мысль. Поэзия, говорит он, влияет на язык не иначе как

хороший садовод на культуру растений: дикое яблоко он может довести до

великолепного кальвиля, но создать дикое яблоко ему не под силу. Да и действительно,

меньше всего может сделать поэзия для внедрения, нового слова в обиход — гораздо

меньше, чем техника, наука и даже начальство, потому что словотворчество поэзии

лишено той принудительности, какую имеют слова науки, техники и официального

документа.

Но, так или иначе, воздействие Игоря-Северянина в этой области было

несомненным. Влияние литературного слова сказывается совершенно независимо от

того, осталось это слово или не осталось. Слово выразило новое ощущение или новую

мысль, и бесследно это никогда не проходит. Не пройдет бесследным и все то, что

написал Северянин, певучий затейник и «грезёр».

Евгений Шевченко КОЛОКОЛА ОРАНЖЕВОГО ЧАСА

Можно было бы сказать проще - «вечерний звон». Но, во-первых, это звучало бы

чересчур грустно, а во-вторых, не соответствовало бы стилю предмета, о котором будет

речь. Речь же эта будет об Игоре Северянине и по поводу его недавно вышедших в

юрьевском издательстве Бергмана двух поэм «Колокола собора чувств» и «Роса

оранжевого часа». После романа «Падучая стремнина» это опять поэтическая

автобиография Игоря Северянина в двух томах, разъединенных разными заглавиями,

объединенных единством устремления к ... самому себе. Устремления, оправданного

евангельски. Ибо «возлюби ближнего, как самого себя», дает мерило и критерий

наилучшего...

«Роса оранжевого часа» - поэма детства, а «Колокола собора чувств» - роман из

времен, когда поэт был «пьян вином, стихами и успехом, цветами нежа и пьяня,

встречали женщины» его повсюду.

Роман и поэма Игоря Северянина - не достаточно ли сказать это, чтобы было

понятно, как написаны эти новые произведения? Ибо, если Игорь Северянин

совершенно напрасно признается, что

Родился он, как все, случайно И без предвзятости при том... —

то поэзия, родившаяся от Игоря Северянина, вся в предвзятости словотворчества и

в своеобразности построения, рифмы и ритма. Поэзия эта исключительно