Царство. 1951 – 1954

Лаврентий Павлович наполнил ванну, капнул туда масла розмарина и с удовольствием погрузился в теплую воду. Ванна при спальне была большая, лежать в душистой воде было приятно, купание расслабляло. Опускаясь под воду с головой, министр прикрывал глаза, потом, лениво, как кит, всплывал и отдувался.

После смерти Хозяина Берии не удалось заполучить премьерское кресло. Пропихнув на пост Маленкова — не стало легче. Негативное отношение Молотова, Кагановича и Ворошилова нарастало, Лаврентий Павлович кожей его чувствовал, а Маленков не мог дать им достойный отпор. Всю недоделанную компанию, безусловно, заводил себялюбивый наглец Молотов. Хотя Берия предусмотрительно вернул из мест заключения Полину Семеновну Жемчужину, которую как ни хотели угробить в далеком Костанае, оставил жить, но реабилитироваться перед Молотовым не получилось. И хотя Берия валил шишки на Иосифа, Молотов ему не верил, не мог простить лубянскому маршалу ни арест жены, ни подвешенное на волосок собственное положение. Точно знал Вячеслав Михайлович — на подхвате у вождя всех времен и народов стоял беспощадный лицемер и душегуб Лаврентий Берия.

— Молотов! — выдавил Лаврентий Павлович и, булькая пузырями, опустился под воду.

Маршал понимал, что на одном пространстве с Молотовым ему не ужиться, вернее, что одному из них точно не жить. В последнее время и председатель Совета министров, безропотный друг Маленков, сделался другим. В его глазах министр читал внутреннее несогласие, непокорность. С каждым днем Маленков набирал силу, а иезуит Молотов, как тень, ходил рядом. Просматривая тексты подслушанных разговоров, не делалось на душе спокойнее, хоть и не было в этих разговорах ни одного плохого слова в его адрес. Наоборот — хвалили, называли талантливым руководителем, дальновидным, лучшим другом, да что-то подсказывало неладное. Не доверяя зафиксированному на бумаге содержанию бесед, министр госбезопасности потребовал их магнитную запись. Прослушав пленку не раз и не два, а никак не меньше пяти, маршал насторожился — не с тем выражением разговаривали собеседники, не с той интонацией: «Слова вроде правильные, а кругом ложь!» Маленков с Молотовым наверняка знали, что их прослушивают. А теперь еще и Жуков выискался, он все ближе подбирался к министру Вооруженных Сил Булганину, с придыханием рапортовал Маленкову, поддакивал Хрущеву.

Берия больше часа лежал в ванной. Вода начала остывать, Лаврентий Павлович тонкой струйкой, чтобы не обожгло, стал добавлять горячую.

— Доигрались, друзья, доумничались! — с ненавистью шипел он.

Один Булганин и, может, Микоян были на его стороне, чего не скажешь о хитроумном Хрущеве, который, изображая глупое лицо, делал так, как ему заблагорассудится и явился одним из инициаторов возвращения с Урала опального Жукова. Лаврентий Павлович наконец разобрался в Хрущеве — прикидывается. Никита был знающий, работоспособный, и Берия планировал в будущем, когда займет пост председателя Совета министров, оставить его у себя первым заместителем, однако сейчас уже сомневался в целесообразности такого решения, понял, что не подходит ему этот двуличный мастак. Сегодня, когда зашел спор о судьбе Германии, он окончательно убедился в правильности своей оценки. С Анастасом Микояном можно легко обойтись без проныры Хрущева. Микоян не хуже понимал, что к чему, был дока в социалистической экономике. И Булганина стоило сохранить, вреда от него никакого, и выглядел Николай солидно. А вот Ворошилова, Молотова, Кагановича, Хрущева и, чего лукавить, недоделанного Маленкова — на свалку! Маленков особо раздражал лубянского маршала, а ведь ему он столько хорошего сделал! Взять хотя бы изгнание Егора в Ташкент, связанное с грубыми просчетами в авиационной промышленности, которую Маленков курировал по линии ЦК. Если бы не капал Лаврентий Павлович Сталину на мозги, что Маленков свой, преданный, а ошибки, у кого их не бывает, ошибок?! — давно бы умника схарчили, однако помиловали, простили. А теперь? Не прошло и трех месяцев, как Егор принял главный государственный пост — зазнался, невесть что о себе вообразил, начал взбрыкивать!

— В расход, всех в расход! — ворчал маршал.

Берия решил обвинить соратников в государственной измене, изобразить дело так, что они за три копейки продались империалистам, решили предать Священную революцию, учение Ленина — Сталина, и даже собрались возвращать врагу отвоеванную в кровопролитных боях Восточную Германию.