Царство. 1951 – 1954

Лаврентий Павлович не без любопытства проехался по центральным улицам, рассматривая заново отстроенные и подмарафеченные кварталы когда-то величественной столицы Третьего Рейха. Из-за нехватки средств и рабочих рук Берлин восстанавливался не скоро. Тысячи немцев находились в советском плену, где строили победителям жилые дома, общественные здания, возводили мосты, тянули шоссейные и железнодорожные магистрали. После фашистского вторжения Советский Союз, как призрак, лежал в руинах, особенно пострадала его европейская часть. Вот и не отпускали неудавшихся завоевателей домой. И в Украине батрачили пленные немцы, и в Белоруссии, и в Крыму, и в Москве, и вкалывали, надо сказать, они очень прилично.

На ужин Берия пригласил советского посла и Вальтера Ульбрихта, которому сквозь губу выразил неудовольствие, правда, главную желчь выместил на Чрезвычайном и Полномочном.

— Уже лысый стал, а мыслить по государственному не научился! — хрипло произнес маршал.

Перед ужином Берия разжаловал генерала Диброва, военного коменданта Восточного Берлина, и самолично сорвал с проштрафившегося погоны.

— Повезло тебе, что Сталин умер, а то бы на Магадан босиком потопал! — с ненавистью выдавил министр.

Вечером Лаврентий Павлович распорядился доставить себя в балет.

Германия, разрезанная пополам демаркационной линией, затаилась. Ту ее часть, которая досталась Советам, поставили на колени, усмирили, но внутри каждого немца тлело пламя неповиновения. Колючей проволокой на высоких столбах, танками и штыками, коммунисты стерегли границы отвоеванной территории. Советские автоматчики с голодными овчарками, разгуливали взад-вперед вдоль ощетинившейся пулеметами изгороди-границы, и плевали в сторону клятых врагов, туда, где за колючкой, покоился другой Берлин.

На поддержание в демократической Германии порядка тратились колоссальные средства, были привлечены огромные человеческие ресурсы, а получалось, что всего этого оказалось недостаточно.

— Сдалась нам эта голозадая Германия! Пусть немцы объединяются! Американцы с англичанами хоть денег за это дадут. Что мы, клад караулим?! — возмущался Берия. — Берлин в обломках, все разграблено, баб и тех нет! Хер с ними, с немцами, пусть без нас из говна выкарабкиваются!

Он уговорил премьера Маленкова отпустить Германию на все четыре стороны, с условием, чтобы союзники за это заплатят.

— Нужно сосредоточиться на собственном народе, на собственном благополучии, а не с дубиной окраины караулить! Отпустив немцев, мы получим не только экономические выгоды, но и несокрушимый международный авторитет. Мировое сообщество будет рукоплескать России! — доказывал Берия. — Не придется объяснять, что мы — не Сталин. Если Германию отдадим, нас сходу в друзья запишут. А Иосиф-мудакошвили останется неприятным воспоминанием, историей давно минувших дней!

С каждым днем Берия крепче закручивал гайки. Теперь к нему на доклад ездили не только министры и заместители председателя правительства, но и торопились члены Президиума Центрального Комитета. Бериевские заместители не стеснялись отдавать распоряжения требуя отчета у кого угодно. За недолгое время Министерство внутренних дел и госбезопасности превратилась в центральный орган управления государством. «Товарищ Берия сказал, товарищ Берия поручил, товарищ Берия считает!» — сыпались указания.

Хотя Георгий Максимилианович полностью согласился в отношении ненужности Германии, самостоятельно принять решение об объединении немецких территорий побоялся, не хотел разгневать молотовское крыло, которое хоть и подстраивалось под Берию, но так и не стало своим — покорным и послушным. Председатель Совета министров убедил Лаврентия Павловича вынести щекотливый вопрос на обсуждение Президиума ЦК. Маленков был уверен, что вместе, они без труда проведут решение по Германии, но как только об этом зашла речь, реакция оказалась иной.

— Это предательство, отдать Восточную Германию! Восемнадцать миллионов человек! Не бывать этому никогда! Мы должны любой ценой расширять социалистический лагерь, усиливать мощь Советского Союза! — категорично заявил Молотов.

Неожиданно в поддержку Молотова высказался Хрущев. В войну он часто бывал на передовой, не за глаза столкнулся с варварством врага, с кровью, с горем, с насилием. Война отняла у него старшего сына, не мог Хрущев переступить через себя и кивком головы, в угоду политическим амбициям Лаврентия Павловича, отпустить на волю немецкое государство.

— Как же так получается, воевал-воевал, а теперь возьми и отдай? Ни фига! — искренне возмутился Никита Сергеевич. — Нельзя нам Германию отдавать, что это за победа тогда, над кем?!

Каганович безоговорочно поддержал Молотова и Хрущева. На их сторону встали Ворошилов и Микоян, даже Николай Александрович кивнул головой в поддержку.

— Мы должны крепить мощь, должны строить в Европе новую жизнь, сломать дух нацизма! — лютовал Молотов.