Царство. 1958–1960

— Очень странно! — Иван Андреевич почти год родственнику не звонил, а тут рассказали, что Резо ходил в Кремль, хотел прорваться к Хрущёву. Понятно, что его за ворота кремлёвские не пустили, и понятно, что Резо оскандалился, топал ногами в окружении сотрудников Главного управления охраны, толкался, кричал, доказывал, что он генерал, что 26 лет в Кремле проработал! На следующий день тоже явился, принёс заявление, в котором просил помиловать Василия Сталина, хотел взять его на поруки, поселить у себя и следить за его поведением. Над старческими чудачествами только смеялись. Говорят, пошли докладывать о происшествии Хрущёву, но заявление попало Козлову, который начал вопить, грозиться, ругать Сталина и Ваську, на старика собак спустил, но Анастас Иванович Козлова угомонил, сказал, что на Кавказе так принято, там часто старики вступаются за провинившихся.

— Резо к Хрущёву идти не побоялся, а я деда отбрил! — корил себя Вано. — Смалодушничал!

Директор дома отдыха тяжко вздохнул и снова стал терзать телефон, набирая знакомый номер. Неожиданно трубку подняли.

— Ало, здравствуйте! — выкрикнул он.

— Здравствуйте! — послышался молодой женский голос.

«Похоже, племянница!» — сообразил Иван Андреевич.

— Здравствуйте! — ещё раз повторил он. — Это Вано звонит, то есть Иван Андреевич, мы с вашим дядей вместе работали, вы меня не помните?

— Помню.

— Позовите Романа Андреевича к телефону, я ему никак не могу дозвониться.

— Романа Андреевича больше нет, — грустно ответила племянница.

— Как нет?

— Он умер.

— Как умер?

— Его ледышкой убило, когда он в подъезд заходил, с крыши ледяная глыба свалилась.

Вано потерял дар речи.

— Вы меня слышите, Иван Андреевич?

— Да, слышу. Где же… где же его похоронили? — еле ворочая языком, спросил сталинский шашлычник.

— Мы его кремировали, а урну я отправила на родину в Гори, он с родителями хотел лежать.

— Почему ж я не знал? — совсем тихо спросил шашлычник.

— Дядя очень болел, чувствовал, что скоро умрёт, каждый день говорил о смерти. Я его утешала, как могла, говорила, что ещё поживёте. А он — незачем мне жить! Злой был последнее время и совсем ничего не ел, совсем, представляете?

— Представляю! — вымолвил шашлычник.

Дядя мне строго-настрого наказал на похороны никого не звать, его сжечь, а урну с прахом отправить в Гори. Так я и поступила.

— Ясно. Спасибо вам! — выдавил Вано. — До свиданья!

— До свиданья!

26 декабря, 1960 года, понедельник. Москва, Кремль, кабинет Хрущёва

Эту телеграмму Михаил Андреевич Суслов принёс в хрущёвский кабинет лично. Мао Цзэдун прислал Хрущёву льстивое поздравление с Новым годом, говорил о дружбе, просил извинить за ошибки.

— Думаешь, взялся за голову? — пробежав текст телеграммы, прищурился Первый.

Суслов с сомнением покачал головой.

— И я не знаю, — проговорил Хрущёв. — У тебя всё?

— На Серова пришла жалоба.

— Кто жалуется?

— Секретарь парткома Главного разведывательного управления.

— Чего конкретно?

— Пишет, что Серов грубит не посещает партсобраний.

Никита Сергеевич пожал плечами:

— Это про каждого сказать можно, и про тебя, и про меня! А вы у Серова про эту бумагу интересовались?

— Нет, не интересовались.

— Так поинтересуйтесь!

Суслов угоднически закивал.

— И вот ещё что, Михал Андреевич, надо Аристова убирать. Громыко говорит, что можно его послом в Польшу.

— Принято!

— С этим не затягивайте!

27 декабря 1960 года, вторник. Николина гора, дача Лобановых

Яну дали восемь лет, из-за безумного наличия золота и валюты никак не получилось дать меньше, адвокаты подали апелляцию в высший суд, надеясь сократить срок вдвое. Шансы, что Ян появится на свободе раньше установленного срока, были весьма реальны, и обнадёженная юристами Лёля наконец-то заснула, не мучаясь дурными мыслями. Беременность протекала не гладко, часто подступала тошнота, от любого резкого запаха испанку выворачивало, ночами бешено колотилось сердце, но врачи уверяли, что предлежание плода правильное, и беременность протекает нормально. Незадолго до ареста Ян купил на её имя «Кадиллак», на котором теперь Лёля ездила с папиным водителем. Водитель был пожилой и водил машину осторожно, но Лёля всё равно делала ему замечания: «Прошу вас, потише!».

Хотя покупать детские вещи заранее считалось плохой приметой, Лёля начала потихоньку ходить по магазинам, приобретая то кроватку, то манежик, то детский стульчик, скупая пелёнки-распашонки, всевозможные присыпки и игрушки. Этими хлопотами она хоть как-то отвлекалась от тяжёлых дум. Последнее время чаще стала встречаться с Катей Судец, непременным сопровождающим которой был Славик. Они тоже собирались пожениться, но родители требовали повременить, проверить чувства временем.

— Мы и так с Катюхой три года, а они — не спешите!

— Вы каждый день вместе, практически одна семья, — подтвердила Лёля. — Может, и не надо торопиться!

Но Катя и Славик были с ней категорически не согласны: