Царство грезъ

Цѣлую недѣлю возился онъ съ машиною и, наконецъ, ему удалось привести ее въ порядокъ; еще большаго труда стоило исправленіе желѣзнодорожнаго пути. Наконецъ, онъ испыталъ сравнительную безопасность пути при помощи дрезины и приказалъ кочегару подать локомотивъ. Самъ сталъ вмѣсто машиниста, и локомотивъ пришелъ въ движеніе. Все-таки это было опасное путешествіе. По временамъ, болото захлестывало колеса, за локомотивомъ тянулась длинная килевая полоса; сѣрнистые пары поднимались изъ болота. Вдали можно было различить неясныя очертанія вершинъ бѣлыхъ башенъ, когда-то встарину засосанныхъ болотомъ.

Котелъ могъ лопнуть каждую минуту. Раскалились до-красна стальныя части машины. Но Американецъ былъ настойчивъ и вскорѣ очутился въ чистомъ полѣ. Потомъ потянулся лѣсъ, его низко опустившіяся вѣтви задерживали локомотивъ, но черезъ часъ Американецъ увидѣлъ слабо освѣщенное окно и надъ нимъ черную стѣну, которая вздымалась къ небесамъ, казалось, до безконечности. Американецъ остановилъ локомотивъ, сошелъ, отворилъ увѣренной рукой садовую калитку и прошелъ къ окну.

На столѣ, закапанномъ чернилами, горѣла керосиновая лампа подъ зеленымъ колпакомъ; вокругъ нея лежали исписанные листы бумаги, сургучъ и свинцовыя пломбы, иглы и бичевки. Самую блистательную часть узкой комната представлялъ плохо сдѣланный, по распространенному въ Перлѣ обычаю, грудной портретъ Патеры въ натуральную величину.

Это была канцелярія пограничной таможни Царства Грезъ.

На клеенчатомъ креслѣ сидѣлъ и спалъ старый человѣкъ, подперевъ свою бородатую голову рукою. У него хранился ключъ къ такъ называемой «малой двери», черезъ которую можно было пройти черезъ стѣну только одному человѣку. Ключъ висѣлъ у него у пояса, но это былъ ключъ лишь отъ шкафа, въ которомъ хранился другой, главный ключъ длиною въ метръ. Вмѣстѣ съ обоими своими сыновьями несъ старикъ трудную службу. Тутъ же находилась частная его квартира; къ нему примыкали казармы пограничныхъ стражниковъ и таможенныхъ чиновниковъ. Всѣ подробности Американцу уже были извѣстны заранѣе. Безъ шуму, чисто по-кошачьи подкрался онъ къ спящему съ тяжелымъ желѣзнымъ рычагомъ отъ локомотива въ рукѣ. Размахнувшись, онъ со всей силы ударилъ его по головѣ; ударъ разбилъ черепъ и выбилъ глаза.

Американецъ саркастически поклонился портрету Патеры. Потомъ онъ завладѣлъ ключикомъ и захотѣлъ достать ключъ, какъ вдругъ пальцы мертвеца схватили его съ страшной силой за руку выше кисти. Трупъ лежалъ безъ жизни и былъ безмолвенъ, но въ страшныхъ пальцахъ его жила еще какая-то непонятная сила, которая могла бы, кажется, раздробить даже сталь. Белль закричалъ:

— Это все Патера!

При возрастающемъ механическомъ сжиманіи его руки, онъ могъ бы потерять ее. Но тутъ онъ увидѣлъ на баллюстрадѣ садовый ножъ, взялъ его свободной рукой и искусно отрѣзалъ пальцы у трупа. Они упали на полъ, и Американецъ испустилъ вздохъ облегченія.

Патера смотрѣлъ со своего портрета съ благосклонной улыбкой.

Доставъ ключъ и открывъ «малую дверь», Американецъ очутился на свѣжемъ воздухѣ и сталъ пускать ракеты, подавая сигналъ. Долго онъ ждалъ отвѣтныхъ сигналовъ. Наконецъ, что-то блеснуло вдали голубоватымъ свѣтомъ. То были ракеты русскихъ. Американецъ съ дикой радостью и съ гордымъ чувствомъ удовлетворенія вскричалъ:

— Дѣло въ шляпѣ! — и побѣжалъ, что есть мочи, къ своему локомотиву, а дверь оставилъ открытой.

Пограничные стражники, истинные дѣти Архива, ничего не замѣтили.

Съ быстротой молніи, разведя страшные пары и на каждомъ шагу рискуя погибнуть, полетѣлъ Американецъ обратно въ Перлъ.

«Наконецъ-то я заведу свои порядки въ этой странѣ!» — думалъ онъ.

По временамъ страшно болѣла его рука; она распухла, но это нисколько не ослабило его радостнаго чувства.

Но на горизонтѣ онъ увидѣлъ красное зарево, которое все больше и больше распространялось и захватывало все небо. Озабоченный съ недоумѣніемъ смотрѣлъ Американецъ на зарево. Онъ довелъ манометръ до цифры 99; такъ страшно летѣлъ Американецъ. На самой станціи остановилъ онъ машину, нетерпѣливо выскочилъ и побѣжалъ въ городъ.

Перлъ весь былъ объятъ пламенемъ. Горѣлъ Архивъ. Высоко въ воздухѣ летали пылающіе куски бумаги, огненные птицы кружились надъ городомъ. На раскаленныхъ улицахъ ревѣли и смѣялись люди. Американецъ вздрогнулъ и долженъ былъ присѣсть на первомъ камнѣ. Обезсилѣвшими губами онъ прошепталъ:

— Патера хочетъ оставить своему преемнику одни экскременты.

XXVI. Порокъ зрѣнія и клоака.

Когда Архивъ съ его сокровищами охватило пламя, я сидѣлъ на своемъ старомъ излюбленномъ мѣстѣ у потока, въ водахъ котораго отражались раскаленныя небеса. Нечеловѣческіе ужасы, постигшіе грезовцевъ, удручали меня. Я думалъ о смерти и представлялъ себѣ, въ какомъ видѣ она предстанетъ передо мною. «Зачѣмъ судьба такъ медлитъ, — думалъ я, — зачѣмъ такое множество мученій и мучениковъ»?