Царство и священство

Было бы нелепо утверждать, будто диаконский сан установлен Богом и имеет для Церкви принципиальное значение, а цари, созывавшие Вселенские Соборы, поставлявшие патриархов и епископов, утверждавшие догматы веры, определявшие административное устройство Церкви и перемещавшие архиереев с кафедры на кафедру, являли собой власть, постороннюю для нее. Можно, конечно, как нередко делают в литературе, признавать эту власть узурпаторской по отношению к священноначалию. Но в этом случае следует автоматически сделать вывод, будто Кафолическая Церковь все время, начиная со святого равноапостольного Константина Великого (306–337) и до 1917 г. (в России, по крайней мере), не только находилась под давлением чуждой посторонней силы, но и управлялась ею[253]

.

Как в этом случае признавать истинными догматы и каноны, рожденные в тысячелетия «Вавилонского пленения»? На какой временной период из истории Церкви мы будем ориентироваться, как на единственно допустимый с точки зрения наших теоретиков? И был ли он вообще? Очевидно, такие категоричные откровения должны привести к существенной ревизии церковной истории и переоценке подвигов государей, чьими трудами Церковь распространила свое влияние на многие народы и государства. Ведь с озвученных выше позиций они – узурпаторы церковной власти. Сказанное относится и к Византийским императорам – творцам Вселенских Соборов. Одна незадача – почти все они

прославлены Церковью как святые подвижники веры.

Сохраняя объективность, Римская церковь не отрицает, что коронованные особы, пусть даже в силу конкордата, могут получать отдельные административно-церковные полномочия. На Западе, даже в эпоху господства папства, признавалась конкуренция на властном церковно-административном поприще двух властей[254]. У нас же, основываясь на фантоме соборности и игнорировании различий двух видов церковной власти, напрочь отрицается какое-либо легитимное участие (или возможность участия) христианской политической власти в церковном управлении. Как будто все историческое прошлое Церкви не свидетельствует об обратном.

Так, один видный канонист категорически отказывал как в признании за Римом свойства центра церковной власти – этим качеством, по его мнению, обладает лишь Вселенский епископат, так и в каком-либо участии государственной власти в делах церковного управления. Однако доводы, приведенные им, выглядят совсем не убедительно. Относительно притязаний Римского епископа приводится тот аргумент, что в перечне Поместных Церквей, содержащихся в Апостольских постановлениях, Рим находится всего лишь на 5-м месте. А относительно императорского участия в административно-территориальном устройстве Кафолической Церкви приводится тот пример, что Первая Юстиниана, учрежденная св. Юстинианом Великим (526–565) в 535 г. в качестве автокефальной митрополии, сохранила свой статус лишь до 545 г., когда после протеста Римского папы была передана под его омофор[255]

.

Однако глава 46 7-й книги Апостольских постановлений, на которую в данном случае ссылаются, говорит не о первенстве той или иной Поместной Церкви (таковых в ту пору просто еще не существовало) и их иерархии, а всего лишь перечисляет епископов, рукоположенных Апостолами: «О епископах же, рукоположенных нами при жизни нашей, сообщаем вам, что они следующие: Иерусалимский – Иаков, брат Господень, после смерти его второй – Симеон, сын Клеопы…» и т. д.[256]

Что же касается Первой Юстинианы, то в круг церковной власти ее митрополита вошли провинции: Вторая Македония, Дардания, Превалитана, Средиземная Дакия и Прибрежная Дакия, Первая Мезия и Вторая Паннония. Поскольку вследствие этого юрисдикция Фессалоникийского митрополита резко ограничивалась, Рим, окормлявший Балканы, стал возражать против новеллы императора. И лишь в 538 г. папа Вигилий

(537–555) своим актом узаконил с церковной точки зрения то, что император уже давно определил с позиций публичного права[257]. В 545 г. император, найдя компромиссное решение, упразднил автокефалию созданной им митрополии, передав руководство ее митрополитом понтифику.

А куда, спрашивается, деть императоров Юстина II (565–574), Льва III Исавра (717–741) и Василия I Македонянина (867–886), самостоятельно устанавливавших границы церковных епархий и определявших их подчиненность тому или иному «Вселенскому» архиерею? Ведь даже Римские епископы, нисколько не сомневающиеся относительно своих прерогатив, так и не решились пойти против воли царственных особ, хотя и систематически пытались воззвать к их доброй воле и вернуть им переданные Константинопольскому патриарху громадные церковные территории.