Царство и священство

Попутно возникает еще один сложный вопрос: кому же внутри Церкви принадлежит право констатировать правила божественного права, открывать их содержание? Как известно, католики решают вопрос предельно просто: по их убеждению, таковым лицом является исключительно Римский папа. Представители Восточной церкви, как мы видели по предыдущему изложению, в этом качестве обычно признают Вселенские Соборы[263]. Но такой подход содержит массу сложностей: совершенно очевидно, что едва ли можно признать исчерпанным весь арсенал проблем, которые должны быть урегулированы нормами именно божественного права. И едва ли можно предположить, что с VIII века, когда проходил последний Вселенский Собор, все внутреннее содержание высших нравственных начал уже познано и раскрыто Церковью. Тем не менее Вселенские Соборы более не созываются, да и едва ли такие перспективы (если очередной и соберется) будут носить системный характер.

Остается либо признать вслед за протестантами, что jus humanum и jus divinum – суть одно и то же, либо согласиться с первенством и непогрешимостью Римского епископа. Если же такая перспектива не устраивает кого-то (в том числе и нас), то остается предположить, что таким органом, открывающим процесс рецепции божественного права, может быть не только Вселенский Собор или епископский Собор. А, например, императоры или короли, которые на протяжении многих веков осуществляли эту деятельность. В пользу этого вывода то общее замечание, что Церковь представляет собой не только совершенное единение людей с Богом во Христе. Она еще и общественный порядок, установленный Создателем для осуществления в нем и через него этого богочеловеческого союза. А потому изначально бессмысленно и богословски неверно исключать органы государственной власти христианских держав от церковного управления и церковной деятельности[264]. Если подвиг Византийских императриц св. Ирины (797–802) и св. Феодоры (842–856), восстановивших иконопочитание, не является блистательным примером церковного управления, то что это?!

Говоря о том, что основанием и источником власти священства в целом и епископата в частности является исключительно jus divinum, почему-то забывают сказать, что почти на всем протяжении 2-тысячелетнего существования Церкви Христовой значительнейшая часть административных полномочий епископата и сама процедура избрания и посвящения в архиереи были определены императорскими законами. Император св. Юстиниан Великий (527–565) определил требования к кандидату в архиереи и процедуру его посвящения. А цари св. Никифор Фока (963–969), Василий Македонянин (867–886), Лев VI Мудрый (886–912), Алексей I Комнин (1081–1118) устанавливали круг их полномочий: «Епископ есть надзиратель и попечитель всех в своей епископии; долг его снисходить смиренным, низлагать высокомудрие гордых и болезни стада почитать своими. Запрещается ему мздоимство за рукоположение и за определение к духовным должностям, оставлять епископию без грамоты митрополита» и т. д.[265]

Таким образом, сами по себе Соборы епископов не могли быть источниками полномочий тех или иных архиереев, поскольку сами не являлись самостоятельными органами церковной власти в ту эпоху, когда эта практика создавалась. Они созывались царями, утверждавшими повестку дня Соборов, процедуру их проведения, узаконивавшими соборные решения и реализовывавшими их в жизни[266]. Это положение дел никоим образом нельзя квалифицировать как конкуренцию императоров с Вселенскими Соборами. В то благодатное время Соборы являлись органами императорской власти по делам Церкви, а сам василевс становился органом Церкви, ее «внешним епископом», как тонко выразился еще святой равноапостольный Константин Великий. В этом поистине «симфоническом» союзе Церковь требовала от государства признания за собой известных публичных и гражданских прав, которые определялись государственными законами. В свою очередь государство добровольно налагало на себя обязанность организовать быт общества и законодательство на основе Евангелия, которое пронизывало своим светом все социальное пространство.