Царство и священство

Для любого непредубежденного исследователя здесь легко различаются компетенция и основной принцип деятельности обоих союзов, следствием которого становится их взаимное существование (а не взаимное ограничение, как это предлагается нам в настоящее время), в идеале – органическое, неслиянное и нераздельное – «симфоническое». Полагать, будто Церковь и государство должны жить параллельно, сосуществовать как два независимых союза, значит утверждать обратное – а именно то, что оба они основаны на одном и том же принципе. Но в этом случае, как несложно убедиться, они становятся конкурентами на властном и общественном поприще. В государстве просыпается стремление полностью растворить в себе Церковь, признав ее одним из общественных союзов. А Церковь становится государством в государстве или государством возле государства[267].

V. Русь соборная и синодальная Россия

Следует ли из сказанного, что сама по себе идея «соборности» утопична или неканонична? Разумеется, нет. Другое дело, что «соборность» не просто коллективная форма обсуждения – с участием мирян или без нет, не столь сейчас важно. «Соборность» – такая форма участия в общецерковных делах всех заинтересованных лиц и органов управления Церковью, исторически неизбежно возникших в ее жизни, которая возникает лишь при условии «симфонического» слияния Церкви и государства. Если государство является атеистическим (светским) или, хуже того, богоборческим, «симфония» и «соборность», разумеется, становятся невозможными.

В таких случаях Церковь пытается найти какие-то новые формы, которые могли бы восполнить утраченную гармонию ее общения с остальным обществом – примеры периода советской власти еще свежи в нашей памяти. Но нужно ясно отдавать себе отчет в том, что перед нами – образец ущербного характера отношений между политическим и религиозным обществом, крайне негативно сказывающийся как на государстве, так и на деятельности Церкви. И нет никаких причин сознательно идти на автономизацию Церкви в условиях, когда, как это было ранее, верховная власть признает себя христианской. Но именно это и предлагали столетие назад наши «соборяне», не отдавая себе отчет о последствиях выделения Церкви из государства и ее «освобождения» от царя. А сегодня это предлагают их далекие преемники, выросшие на фоне господства этих ущербных форм, привыкшие к ним и пожелавшие эти формы догматизировать.

Е.Е. Голубинский как-то справедливо писал, что некоторые полагают, будто «идея соборности тожественна с идеей самоуправления и что где нет последнего, там нет и первой. Это значит, что Церковь должна перестать находиться в какой бы то ни было зависимости от государства и освободиться от всякого его влияния, одним словом – перестать быть Церковью государственной. Но если это так, то в свою очередь и государство откажется от того, чтобы признавать каноны Церкви как свои законы и перестать заботиться об исполнении их верующими, как заботится об исполнении своих законов подданными, предоставив Церкви справляться в сем случае исключительно своими, т. е. духовными средствами». А теперь главный вывод, сделанный им: «Где самоуправление, там не может быть соборности»[268].

Вопиющей исторической ложью является утверждение, будто участие императоров в церковном управлении приводило к постепенному умиранию соборной деятельности. Систематически священноначалие и монархическая власть соединяли свои усилия, как, например, императоры и епископат в ходе подготовки и деятельности Вселенских Соборов. Говоря о России, следует заметить, что, несмотря ни на какие теории и идеологические анафемы, Святейший Синод Русской церкви являлся соборным органом и по своей идее, и по составу, и по регламенту работы[269]. И нельзя не согласиться с суждениями В.М. Скворцова (1859–1932), который утверждал, что «Синод в России есть форма и организация самая совершенная. Он не учреждение светской власти, а Собор. Царь же есть воплощение народной воли. Его участие в делах Синода есть в сущности участие в этих делах самого народа»[270].