Царство красоты

День первый. (Третьи сутки абстинентного синдрома)

Все признаки гриппа налицо: бесконечное чихание, насморк, гусиная кожа, озноб, сменяющийся приступами жара. Непередаваемое чувство беспокойства заставляет меня шататься по шикарной квартире, принадлежащей отцу и его Валерии…

Как они вообще впустили меня, в это своё скрытое ото всех гнездо… Именно гнездо, гнёздышко — иначе не назовёшь! Отличная идея, кстати, такой способ скрыться от детей и пару часов принадлежать только друг другу, ни на что не отвлекаясь и не оглядываясь. Если когда-нибудь женюсь — сделаю точно так же.

Софья приезжает ближе к обеду. На ней джинсы и футболка с неглубоким вырезом и надписью «I love NYC».

— При чём тут Нью-Йорк? — спрашиваю её и сам прихожу в ужас оттого, что набросился на неё с этим вопросом вместо приветствия.

— И тебе привет, Эштон! Смотрю, ты начал без меня? А зря! По плану у нас детоксикация. Ложись на диван… или в спальне тебе будет удобнее?

Ещё не хватало ломаться в их постели!

— На диване лучше, — говорю, и чувствую сам, что на этот раз вышло намного мягче.

Софи устанавливает капельницу, ловко вдевает катетер в мою вену и прилепляет скотчем иглу к моей руке — капельниц, очевидно, будет много.

— Скоро немного полегчает, но потом будет хуже.

— Я знаю.

— Про все стадии читал?

— Конечно.

— Не боишься?

— Нет.

— Будет больно, Эштон. Очень больно. Я постараюсь помочь, но моя главная обязанность здесь — следить за твоим сердцем. Зрачки у тебя уже как у кролика. Зря ты без меня начал! Договаривались же!

— Побыстрее хотел.

— Что серьёзно?! Это хорошо! Очень хорошо! Значит, всё получится.

— Откуда такая уверенность?

— В этом деле 100 % успеха заключается в искреннем желании пациента избавиться от зависимости. А у тебя оно точно есть.

— А к чему надпись про Нью-Йорк? На майке… — не знаю сам, почему, но этот принт не даёт мне покоя.

— Мы с Антоном скоро туда переезжаем. У него работа — открывает новые подразделения, хочет, чтобы я была рядом.

— А как же твоя учёба, работа? — мне стоило неимоверных усилий скрыть шок, вызванный этой новостью, но голос всё равно выдаёт меня с потрохами.

— Эштон, в Нью-Йорке тоже есть больницы и медицинские факультеты — переведусь. И, кроме того — маячить не буду у тебя перед глазами, так что радуйся, — смеётся.

Да, было время. Я мечтал когда-то, чтобы бездна поглотила мою сводную сестру, просил всех известных мне Богов о том, чтобы она исчезла из моей жизни, и кажется, допросился… На всю свою жизнь вперёд.

Софи приносит из кухни огромную стеклянную миску конусообразной формы и высыпает в неё пакет с мармеладом — цветные медведи Тедди. Розовые, красные, жёлтые, зелёные — один за другим исчезают за полными губами, пока сама она читает в своём планшете медицинскую книгу с иллюстрациями. Меня умиляет эта картина: панорама на Сиэтл, Софья лежит на белой овчине на животе и увлечённо читает, то и дело, закидывая в рот медведей.

— Не жёстко тебе там? — спрашиваю.

— Неа, клёвая вещица, кстати, так мягко тут! — восхищается своим ковриком.

— Знаю, тоже пару раз валялся на ней. Но жестковато, на кровати лучше.

— Лучше, кто ж спорит, но мне тебя видеть надо! Слежу за носогубным треугольником.

— А что с ним?

— Как посинеет — беда дело. Буду имёрженси вызывать, — улыбается. — Видишь, какая я серьёзная! Ты в надёжных руках! Медведей, кстати, хочешь?

— Нет, — отрезаю.

Я уже вторые сутки ничего не ем, чтобы не блевать у неё на глазах. Она, конечно, врач в онкологии и видела всякое, но зачем лишний раз делать ей неприятно?

— Поговори со мной, — прошу.

Софи тут же откликается на мою просьбу: садится по-турецки и, немного подумав, о чём бы таком со мной побеседовать, начинает развлекать:

— На прошлой неделе я спускалась в имёрженси по своим вопросам и девочку там видела… Ну как девочку: лет девятнадцать наверное… Передозировка. На этот раз откачали, но… перспектива у неё плохая — она на уличном героине и, похоже, с кокаином мешала. Им же сейчас, знаешь, метадоновое замещение власти предлагают, но он ещё более опасен, чем сами наркотики. Жалко её… так жалко. Красивенькая такая, как кукла, а ножки худые…

Быстро качает головой, словно стремится сбросить с себя накатившую боль за другого человека:

— Даже через слои косметики видно, какое лицо у неё от природы цепляюще красивое, каждая отдельная черта. Она проститутка, если судить по одежде и начёсу на голове, да и социальный работник рассказывал, что у неё ворох историй, не ясно только, что в них правда, а что выдумка, чтобы госпиталь на дозу развести. Знаешь, я смотрела на её лицо и думала: что толкает людей выбирать такой путь?

— Обстоятельства?

— Какие у неё с такой внешностью могли бы быть обстоятельства? С таким лицом все дороги открыты: и на работу всегда легче устроиться и молодые люди больше реагируют, вот если бы у меня было такое лицо…

Умолкает.

— Что было бы, если бы у тебя было такое лицо?

— Ничего. Я хочу сказать, что кто-то мог бы в неё когда-нибудь по-настоящему влюбиться. Она действительно очень красивая. И в очень плохом физическом состоянии.

— Софи…