Царство

Но увы, речной путь нам заказан. В теории мы могли бы плыть едва ли не до самого истока реки Тёши, впадающей в Оку недалеко от Мурома. А затем волоком дотянуть ладьи до реки Ержань, уже по ней доплыть до Пьяни, затем подняться по Суре до Волги. Сделав в итоге огромный крюк и оказавшись всего в нескольких десятках верст от Нижнего Новгорода.

Короче, не вариант.

Но сухопутный путь, даже при наличии вполне проходимых летом дорог, далек и обернулся бы для нас тяжким испытанием. Да, рязанский князь и его союзники готовились к походу заранее, и времени у них вроде как хватало. Собственно, его и хватило – чтобы сосредоточить силы в кулак в районе Мурома, заготовить запасы, подготовить телеги и возы для будущего обоза, отремонтировать их и хорошенько смазать ходовую. Вроде все? А вот и нет! Ни у кого из наших военачальников не оказалось опыта организации движения многотысячного войска по сопредельным территориям, где нет перевалочных пунктов, где мы бы могли заранее подготовить запасы продовольствия. Увы, но мне только на марше вспомнилось, что залогом успеха Ивана Грозного во время третьего похода на Казань стало весьма скоротечное строительство Свияжска, таким вот опорником и ставшего.

А в итоге, если княжеские дружины, сведенные в единый бронированный кулак тяжелых всадников, и легкая конница порубежного ополчения следуют за сторожевым полком более-менее организованно, то пехота… Пехота, увы, разбилась сразу на несколько отрядов, следующих с очень разной скоростью. Пешцы-гриди земли Рязанской, обеспеченные загодя подготовленным обозом, следуют относительно организованно и бодро, практически не отставая от рыцарской гвардии. За ними отдельными контингентами поспевают наши ополченцы, также имевшие время подготовиться, но уже каждый в силу своих возможностей, нецентрализованно и неорганизованно. А вот северяне, пришедшие вместе с Мстиславом Глебовичем… Увы, им тяжело дался марш еще до Рязани – откликнувшись на призыв князя Новгорода-Северского, большинство добровольцев не имели возможности приготовиться как следует. И, как итог, у них половина наличных телег сломалась на марше – о чем тут говорить?! Да плюс сами обозы, с учетом продолжительности марша, вышли чрезвычайно громоздкими, а учитывая, что дороги здесь отнюдь не автобаны, на отдельных участках они сужаются так, что могут пройти разом одна-две телеги от силы. Вследствие чего гужевые колонны растягиваются на несколько верст, а скорость движения падает едва ли не из-за каждой сломанной телеги. Ну и поломки, естественно, случаются довольно часто – повторюсь, здесь не автобаны с идеальным покрытием, а проселочные дороги, и транспорт наш произведен отнюдь не германскими автоконцернами.

Причем Юрий Ингваревич прекрасно понимает, что ядро рати – конные и пешие дружины Рязанской и Черниговской земель – следует держать в кулаке. Потому наша тяжелая кавалерия периодически замедляется, ожидая подтормаживающую из-за обозов пехоту. А вот сторожевой полк, к которому прибились и мы с Коловратом в качестве тысяцких (на деле ведем отряды по пять сотен) ратников порубежья, неизбежно вырвался вперед. Основную массу полка составляют черниговские ковуи, и насчитывает он перманентно полторы тысячи всадников. Оставшиеся две-три сотни продвинулись вперед цепочкой частых разъездов. И на настоящий момент мы опережаем основные силы русской рати как минимум на дневной переход.

Конный переход…

А ведь в случае появления достаточно сильного противника на горизонте Юрию Ингваревичу и Мстиславу Глебовичу потребуется двое-трое суток, чтобы собрать войско воедино и успеть приготовиться к бою – людям ведь нужно будет дать отдохнуть. Вот мы и вырываемся вперед все дальше и все глубже проникаем цепочкой разъездов в уже подконтрольные татарам земли, чтобы при необходимости успеть вовремя упредить Юрия Ингваревича и дать ему требуемое время. И в случае выдвижения нам навстречу многочисленного войска противника княжеская рать вряд ли поспеет на помощь сторожевому полку. Наоборот, это нам придется сдерживать поганых авангардными боями, медленно пятясь назад.

Евпатий все это понимает не хуже меня. И в ответ на мою гневную от осознания собственного бессилия тираду он вновь только хмыкнул. Правда, уже совсем не весело…

Субэдэй-багатур неспешно тянул кумыс из тонкостенной булгарской пиалы, возлежа на парчовых же булгарских подушках. Старый нукер, а после нойон и темник великого Чингисхана провел в воинских походах больше половины своей жизни, и зачастую ложем ему служили конский потник и седло, подложенное под голову. Но с годами давно уже миновавший порог зрелости нойон все сильнее ценил удобства, что позволяло его высокое положение.

Впрочем, давая должный отдых состарившемуся телу, Субэдэй редко позволял отвлечься своему по-прежнему острому не по годам уму. Вот и сейчас его думы были сосредоточены на текущих делах и отнюдь не праздны.