Царство

Разъезд бывалых муромских порубежников под началом десятского головы Млада (ранее был просто головой разъезда, а теперь вот десятником стал с первой сединой в волосах!) давно уже углубился в незнакомые порубежникам места. Здесь бывали только вои из купеческой охраны – собственно, поэтому за десятком и закрепили проводника Володаря, не раз путешествовавшего с торговыми людьми до Булгара. Последний же, не мудрствуя лукаво, вел порубежников торной торговой дорогой, ведущей сквозь леса эрзи. Утоптанная копытами тысяч лошадей, следующих этим путем из Мурома в Булгар и обратно (причем использовали ее не только купцы, но и воеводы обеих сторон, отправляясь в очередной поход на заклятых соседей), она удобна и просторна. Разве что деться с нее некуда – или вперед идти, или назад. И разъезд издалека приметить можно…

Впрочем, как и приближающегося ворога.

Неспокойно, муторно на душе Млада, непривычно тяжело попрощавшегося с женой в последний раз. Вроде давно уже привычна Чаруша к частым дозорам мужа, но ведь сейчас и не дозор, в коем на деле не так и часто встретишь татей иль степняков разбойных. Большой поход могучей ратью – сразу чуется, что и сече быть злой… И так ведь после минувшей зимы многие мужья и отцы не вернулись из-под Рязани. Младу и его воям посчастливилось до поры остаться дома в числе горстки порубежников, сохраненных князем Юрием Давыдовичем для обороны своего удела. Зато нынче – на самом острие.

Да и как по-другому? Все же лучше прочих окрестные места знают, хоть и не забирались никогда так далеко на восток… Головой это десятник понимает. Но как только вспоминает он, как крепко вцепилась супруга в стремя на проводах и как не желала его отпускать, едва ли не версту молчаливо прошагав рядом… Так сердце и заходится немой болью. Жена тогда промолвила едва ли пару слов, разве что изредка Млад улавливал обрывки едва слышно произносимых ею молитв. Но как же отчаянно смотрела на мужа Чаруша, буквально прожигая его пронзительным взглядом голубых очей перед самым прощанием. В них плескалась смертная боль вперемешку с тоской – и едва теплящийся огонек робкой надежды. А уж каким необычайно крепким, жарким был ее прощальный поцелуй с примесью покатившихся по женским щекам слез – словно молнией тогда пронзило Млада от нежности и внезапно вспыхнувшей страсти!

Ведомо десятскому голове, что жена его ныне не пропускает ни единой службы, и это знание невольно согревает сердце порубежника даже в самые тоскливые мгновения. Вот и сейчас, хоть и муторно, тоскливо на душе его – недобрые думы лезут в голову как раз под неторопливый, мерный конский шаг, – а все же вспомнит о своей невысокой богомолице, так все полегче ему становится.

– Поганые.

Не сразу до десятника дошел смысл негромкого оклика Зарева, самого востроглазого и молодого из порубежников, а когда понял он, что ратник заприметил ворога, так будто шерсть на спине его дыбом встала! Устремив свой взгляд вперед, на дорогу, Млад и сам вскоре разглядел вдали пока еще крохотные фигуры татар на низкорослых степных кобылках. Попытался начать считать и сбился, когда счет перевалил за две дюжины. После чего десятник безо всяких колебаний резко приказал:

– Разворачивай коней, братцы! Не отобьемся.

Агаряне, также заприметившие русичей, подобно им замерли в нерешительности на месте, но, разобравшись, что отряд порубежников невелик числом, спешно послали вперед своих коней, заметно приободрившись при виде спин дружинников.

Впрочем, легко вооруженный порубежник скорее схож ратной сбруей с тем же степняком, нежели с княжеским гридем. Сабля или чуть искривленный клинок односторонней заточки, сравнимый с ромейским парамерионом вместо меча, и составной лук вместо обязательного копья. Легкая кольчуга с коротким рукавом, а то и просто кожаный панцирь со стальными бляхами на груди да животе вместо дощатой брони, и легкий, быстроногий половецкий конек вместо тяжелого жеребца, способного этого самого конька опрокинуть вместе со всадником. Разве что щиты у всех воев, ныне закинутые за спины, да стальные шеломы отличают порубежников от большинства степняков. Ну, и наличие у половины ратников недлинных копий или легких кавалерийских чеканов.

Но некоторое превосходство в вооружении и броне не решит исход боя, когда на каждого из русичей навалится по три татарина. Млад это понял отчетливо, оттого и решил искать спасения в бегстве, а не в ратном деле.

Да только не учел десятник (да и откуда ему про то знать!), что легконогие половецкие кони пусть и заметно быстрее на рывке низкорослой монгольской кобылы, но нет на всем белом свете лошади выносливее и неприхотливее. И потому хоть и оторвались порубежники от погони в самом начале, но когда кони их, наконец, стали уставать, поганые принялись пусть и медленно, но верно настигать орусутов.