Царствование Филиппа Красивого

Эта разница в отношении короля к сословиям не удивительна. Филипп действительно уважал Церковь, но он мало уважал городскую буржуазию и еще меньше — крестьян. Более того, у недворян не было постоянной организации, которой была у Церкви на уровне провинций и всего королевства и им приходилось создавать специальные союзы, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Это было сделано с некоторым успехом в 1309 году городами Керси[1340] и, очевидно, небольшими общинами в Каркассоне в 1314 году[1341], но не в Сентонж-Пуату, где Гуго де Ла Салю удалось этого избежать. В других местах жители были слишком разобщены, чтобы сделать возможной организованную оппозицию. Жители Тулузы смогли доказать, что они имели право свободно приобретать дворянские земли[1342], но они имели необычайно широкие привилегии. В большинстве случаев каждый человек и каждая община старались заключить с агентами короля наилучшую для себя сделку, на которую они были способны.

Большинство хронистов и многие церковники были убеждены, что королевские чиновники коррумпированы и деспотичны. Как будет показано ниже, так оно и было, хотя следует помнить, что то, что подданным казалось притеснением, король мог посчитать похвальным рвением. Обвинение в коррупции документально подтвердить трудно, особенно в отношении высших членов правительства. Конечно, приближенные к королю люди получали огромный доход от подарков, пенсий и церковных бенефиций (для клириков), но использование благосклонности короля вряд ли можно назвать коррупцией. Филипп ле Конвер (Филипп де Вильпре) имел благодаря благосклонности и не очень большим подаркам от короля весьма приличный доход на который смог приобрести значительные земельные владения в Нормандии[1343]. При этом администрация по надзору за лесами, которую возглавлял Филипп, была одной из самых хорошо управляемых ветвей власти, и нет никаких признаков того, что Филипп увеличил свое благосостояние, злоупотребляя служебным положением[1344]. Огромные суммы денег проходили через руки командующих королевскими армиями, но почти все они тратились на обоснованные цели. Существуют не только подробные счета о расходах, но и сотни расписок, выданных отдельными рыцарями и оруженосцами[1345]. Несомненно, при снабжении армии (и флота) имело место и мелкое взяточничество, но главная претензия к поставщикам заключалась не в том, что они присваивали деньги короны, а в том, что они отбирали провиант, за него не заплатив[1346]. Финансовые чиновники Филиппа не пользовались популярностью, но никто из них, Бише и Муше, тамплиеры и Мариньи, не был откровенно нечестен в обращении с деньгами короля. Более мелкие служащие могли быть виновны в небольших махинациях, но, если только не было какого-то гигантского заговора с целью подделки всех счетов, поступления и расходы совпадали настолько точно, что никакого масштабного разграбления казны быть не могло. Король не всегда тратил свои деньги с умом, но он знал, как они расходуются.

То, что сказано в отношении финансовых ведомств, верно и в отношении других ветвей власти. В решениях Парламента мало признаков коррупционного влияния[1347], и никто из современников не предполагал, что судей можно подкупить. Совет, по-видимому, был столь же честен. Его члены, особенно те, кто был направлен с миссией за границу, получали (а иногда и дарили) подарки иностранным государям. Эта практика, в то время (и в течение многих веков после этого), считалась вполне респектабельной, и в большинстве случаев очевидно, что подарок не слишком влиял на суждения получателя. Ив де Лудеак, возможно, был исключением, но я выше предположил, что король уже решил отдать Валь-д'Аран, и Ив не видел ничего плохого в том, чтобы принять подарок от короля Арагона в обмен на рекомендацию, которая, как он знал, будет одобрена свыше[1351]. Ив, конечно, не мог и предполагать, что такой незначительный советник, как он, может повлиять на мнение великих сеньоров Совета; он должен был знать, что делает то, чего хочет Филипп.