Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора

— Ну и мудохай сам тогда, — обиженно говорит его собрат-майор.

Да, попадос, походу…

Два киргиза с краповыми погонами провожают по длинному тёмному коридору, показывая дорогу и открывая тяжёлые металлические двери единообразно выкрашенные тёмно-серой эмалью. Размещение оказывается индивидуальным, одноместным. Ощущение так себе. На стенах острыми шипами топорщится неровно набросанная «шуба» из штукатурки.

Гауптвахта старинная, в камере пахнет отвратно — тошнотворная затхлость и душное зловоние. Зато освещение яркое. Железная койка с переплетёнными металлическими пластинами вместо матраса. Из мебели всё. Окно под потолком небольшое, но не зарешёченное. Стекло разбито. Холодно, зато хоть какой-то свежий воздух. Дверь совершенно тюремная. Ну ладно. Нужно готовиться к утоплению. Не сомневаюсь, что начнём мы с этого.

Ладно. Растяжка, медитация и небольшая разминочка для дыхалки. Пригодится, сто процентов.

Через несколько минут открывается дверь и в камеру заходят три солдатика и два майора — Кухарчук и красномордый. Один из солдатиков тащит канистру с водой и тряпку. Ну, понятно.

— Давайте! — командует вэвэшник. — Пристёгивайте. Отбой, заключённый!

Я стою, делаю вид, что не понимаю.

— Вы всё взвесили, товарищ майор? — спрашиваю я Кухаря и тут же получаю мощный тычок в грудь.

— Лежать, сука! — орёт красномордый.

Отлетаю на шконку.

— Пи**еть будешь, когда спросят! — ревёт он. — Давайте, пристёгивайте его, на**й!

Мне вытягивают руки по швам и пристёгивают наручниками к ложу, а ноги припутывают каким-то жгутом.

— Подставляйте кирпичи! — командует местный мясник.

Выясняется, что кирпичей нет.

— Вы, бл*дь, чурки еб**ые! — свирепеет майор. — Я, бл*дь, кому объяснял⁈ Быстро, нах! Бегом, я сказал! Х**путалы косорылые!

Крайне неприятный тип. Ненавижу, таких свиней. Надеюсь, он когда-нибудь познакомится с Михал Михалычем. И встретится в тёмном переулочке вот с этими парнишками, когда они дембельнутся. Почему-то мне кажется, они не будут такими же тихими, как сейчас и слишком гуманными тоже не будут, проясняя своё отношение к национальной политике.

Появляются кирпичи. Их кладут под ножки у меня в ногах.

— Не привинчены что ли? — удивляюсь я.

— Готовились к твоему приезду, — поясняет Кухарь.

— Ну чё, мальчонка, — добреет вдруг краснорожий. — Давай, порадуй нас.

На моё лицо кладут мокрую вонючую тряпку и её край запихивают мне в рот. Американские фашисты.

— Ну-ка, — слышу я голос местного палача. — Ты, рыло, дай сюда канистру. Понеслась, короче. Держите ему жбан. Как следует, я сказал! Смотри, б*я, чтоб он тряпку не выплюнул, а то сам следующим будешь.

Я набираю полную грудь воздуха. Буду держаться до последнего. Суть экзекуции в том, что льющаяся через тряпку вода заполняет нос и глотку. Поскольку тело лежит под небольшим углом — голова внизу, а ноги вверху — в носоглотке создаётся гидрозатвор, не позволяющий воздуху пройти в дыхательные пути. Но, при этом, вода в лёгкие не попадает.

Создаётся полное ощущение утопления без, собственно, утопления. Но я пока ещё пользуюсь набранным в лёгкие воздухом, так что эти знания всё ещё теоретические. Несколько разных чуваков в штатах, оравших, что это не пытка или, во всяком случае, лёгкая пытка вызывались пройти через это дело и доказать на своём опыте, что ничего страшного в этой хрени нет и…

— Он чё дыхание задержал что ли? — разочарованно спрашивает красномордый, отвлекая меня от размышлений.

И в тот же миг я получаю удар в солнечное сплетение, обжигающий горячей молнией всё тело. Я дёргаюсь, но пошевелиться не могу — голова прижата к металлу, руки прикованы, а ноги примотаны. Наручники впиваются в запястья, я хриплю выплёвывая воду из гортани и тут же, совершенно непроизвольно и неконтролируемо делаю резкий вдох и… начинаю тонуть, инстинктивно тянуться наверх, к поверхности, но остаюсь скованным и неподвижным.

В глазах темнеет, лёгкие разрываются а носоглотку разрывает острая боль. Накатывает отчаянье и паника. Время останавливается и этот кошмар оказывается бесконечным… Начинаю терять сознание, и в этот момент тряпка исчезает и руки отпускают мою голову. Я откашливаюсь и отплёвываюсь, пытаясь продышаться…

Блин… капец… Честно говоря, я тоже считал, что эта пытка не такая уж и страшная, как и те американские активисты. Никто из них не продержался больше двадцати секунд. Слабаки. Они признали, что это дело очень херовое и самая что ни на есть пытка. Вынужден с ними согласиться. Подтверждаю, короче…

— Ну вот, — говорит Кухарчук склоняясь надо мной и глядя скорее участливо, чем злорадно. — Теперь можем попробовать поговорить. Хорошо?

— Да, — киваю я. — Сразу хочу сказать, вдруг потом не смогу или забуду, кислородное голодание вещь опасная, сами понимаете, так вот, я сожалею, что заставил вас пройти через это, Пётр Николаевич. Вас, конечно, убить мало, что я рано или поздно и сделаю, но это жесть просто. Хотя, вас под дых не били, но, в любом случае, кайфа мало.