Цель неизвестна

Красиво и правильно объясняться всегда полезно. Ко всему при Петре Первом в русской церкви после многовекового перерыва стали читать публичные проповеди. Вряд ли за это попы императора сильно полюбили. Не каждый имеет дар и голос. Справедливости ради, священники и раньше частенько произносили речи на торжественных государственных церемониях.

Поэтому неудивительно, что в академии такое внимание уделялось преподаванию риторики, заостряя на ее подробном изучении. Однако курс Крайского полагал основным красноречие не церковное, а светское. Именно то, что надо. Потратить год-полтора и выйти наружу не припершимся с Севера вахлаком, а выпускником достаточно престижного по российским понятиям учебного заведения.

Два старших уровня я не собирался отсиживаться за партой. В них, наряду с Аристотелевой логикой и философией, слушатели получали скудные и старомодные сведения по психологии и естественным наукам, рассматриваемым попутно с физикой.

Зачем мне древний грек, морочащий людям головы много столетий? Я так и не понял, каким образом он умудрился насчитать у мухи восемь ног. И все дружно повторяли, будто рядом нет ни одной и нельзя поймать и перепроверить. Типа джентльмену верят на слово. Представляю, что у них там за физика. Короче, мне и без того хватает чем заниматься. Уходить надо раньше.

По окончании старших классов выходили из академии со свидетельствами ученых богословов и становились священниками, учителями в светских учебных заведениях или государственными служащими. В попы я не рвался абсолютно. Ехать, скажем, в родной Архангельск после многих лет, и неизвестно, будет ли там приход, – это даже для нормального Ломоносова понижение в статусе. А мне – хуже некуда.

Из здешних питомцев редко кто доходил до богословия или философии вкупе с метафизикой. Все искали место заранее, и многие находили. Бывшие спасские школьники имелись во многих аптеках, монетном дворе и неоднократно пристраивались переводчиками в московских канцеляриях. Везде, где требовалась речь давно вымерших римлян. И вернуть их не удавалось никакими средствами. Весьма искусно укрывались от начальства духовного при прямом содействии светского. Им образованные, даже с таким уровнем, приходились ко двору.

– Что же ты молчишь? – продолжает измываться над несчастным Порфирий.

– Я не знаю, – бормочет вконец затюканный Иванов.

И ведь не дурак по жизни, даже за несколько дней знакомства видно. Точные науки грызет запросто. Один раз объяснишь – и хватает на лету. Не всякий разберется в таком: «Квадрат синуса данного вычти из квадрата радиуса или семидиаметра, и оставшаго радикс будет синус комплемент квадрат синуса данного вычти из квадрата радиуса или семидиаметра, и оставшаго радикс будет синус комплемент».

Поскольку я умею гораздо доходчивее преподавателей излагать математические формулы и примеры, он меня полюбил и всячески помогает, показывая, что и как. Немалое дело в наших условиях. Никакого общежития при ближайшем рассмотрении не оказалось. Здесь имелось место лишь в небольшом флигеле для преподавателей и ректора. Посему пришлось все же смириться и попроситься к землякам на ночевку. Точнее, на проживание. К счастью, они давно уехали из родных мест и не помнили толком ни меня, ни других. Денег за постой не требовали, но я все же старался по возможности помогать. Те же дрова наколоть невеликий труд, а людям приятно, и легче.

Выдавали на все необходимое в качестве стипендии целых три копейки в день. На самом деле не так уж и мало. Многие судейские крючки или подьячие получали не выше. Только, в отличие от учеников Академии, они имели где жить, огороды, хозяйства и возможность брать на лапу. А в Москве на такое жалованье, даже не платя за ночлег, приходилось существовать впроголодь. Москва во все времена дороже провинции. Только раньше это называлось «за МКАДом», а сейчас – голопузой Рязанью.

– Смотри прямо на меня.

Павел Федорыч Иванов только тяжело вздыхает и упорно не поворачивает тяжкую голову. Он уже действительно должен именоваться по отчеству. Я не ребенок, но ему и вовсе двадцать с лишним исполнилось. Не первый год здесь мучается. Сам по себе мужчина красивый, с лицом симпатичным, по натуре добрый и деликатный. Языки ему не даются.

Хотелось бы помочь из обычного сочувствия, но как это сделать? Вмешиваться сейчас опасно. Я появился недавно, могу дать в лоб запросто, однако же стоит такому учителю взять курс на травлю – и неприятности обеспечены. Пацанам только дай повод. До поры до времени желательно оставаться незаметным.

– Не выходит учиться.

– Отчего же, друг мой?

– Способностей нет.

Теперь самое время отправить его на стандартную порку и перейти к следующему. Наверное, на это Павел и надеялся. И очень зря. Наш Порфирий тот еще перец. Он лично написал собственный курс риторики и очень расстраивался, когда ученики тупо лупали зенками. Обожал, когда конспектируют его высказывания и лекции, да еще проверял, чтобы там именно его изречения присутствовали. Я это уловил достаточно скоро: не первый на моем веку больной нарциссизмом.