Целиком и полностью

На письменном столе стояло стеклянное пресс-папье в виде лягушки, не прижимавшее никаких бумаг, а вдоль дальней стены выстроились шкафы с медицинскими книгами. Кабинет казался аккуратным, если не обращать внимания на огромное пятно от воды на потолке. Оно было разных оттенков коричневого, как если бы кто-то на втором этаже пролил много чашек чая. Окна выходили на парковку, и у меня екнуло сердце, когда я увидела на ней черный пикап.

Вошла женщина с коротко подстриженными рыжими волосами и в очках в толстой оправе. На вид она была старше мамы.

– Доброе утро, – сухо сказала она и уселась за стол. – Я доктор Уорт, директор психиатрической больницы имени Брайдуэлла. Мне сказали, вы приехали повидать Фрэнсиса Йирли?

Я кивнула.

– Если вам нужны доказательства того, что я его дочь, у меня есть свидетельство о рождении.

Я положила на стол голубой лист бумаги, но она даже не взглянула на него, а просто открыла картонную папку, которую принесла с собой.

– Боюсь, мистер Йирли очень болен, – начала она, пролистывая документы в папке. – Боюсь, что после долгих лет одиночества встреча с посетителями может доставить ему неудобства. И расстроить вас.

– Вы хотите сказать, что у него вообще не было посетителей за все время, что он здесь?

Она снова бросила взгляд на бумаги.

– Да, верно.

– Потому что никого не пускали или… никто не приезжал?

На лице доктора застыла гримаса профессионального сострадания.

– Я не знала, где он, – сказала я. – Если бы знала, то приехала бы гораздо раньше.

– Прошу вас, не вините себя. Честно говоря, в здравом уме я бы ни за что не разрешила несовершеннолетнему посещать пациента, находящегося в таком состоянии.

Она захлопнула папку и раскрыла мое свидетельство о рождении.

– Вам только шестнадцать. Где ваша мать? Она знает, что вы здесь?

Я обводила глазами контуры пятна на потолке, оно казалось мне теперь затерянным континентом на карте.

– Она не смогла приехать, но она… она знает, что я здесь.

– Я не позволю вам увидеться с ним без разрешения матери.

Я наклонилась вперед и схватилась за края стола доктора Уорт. Я буквально сдерживала в себе гнев.

– Я знаю, что мой отец не в порядке, доктор. Я просто хочу, чтобы он узнал о том, что я наконец-то здесь.

– Вы живете с матерью?

– Больше нет.

– И где же тогда?

Я сглотнула комок в горле.

– С другом?

Доктор Уорт взглянула на меня поверх очков.

– Понятно.

– Вы позволите мне встретиться с моим отцом?

Она вздохнула.

– Вряд ли он поймет, кто перед ним. Я знаю, вам не терпится встретиться с ним, но на самом деле никто не бывает готов к такому.

– Да, я понимаю, – сказала я.

Доктор Уорт подалась вперед и нажала кнопку интеркома.

– Дениз, не могла бы ты пригласить ко мне в кабинет Трэвиса?

Пока мы ждали, я посмотрела в окно.

Пикап исчез. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Я никогда больше его не увижу».

Минуту спустя дверь открылась, и в кабинет вошел мужчина в серой больничной форме – высокий, слегка полноватый и явно нуждающийся в стрижке. В нем сквозила какая-то мягкость, он чем-то походил на плюшевого медвежонка, и я с первого взгляда поняла, что он будет добр ко мне.

– Трэвис, мистер Йирли не спит?

Санитар улыбнулся и, прежде чем ответить, поприветствовал меня.

– Нет, не спит, доктор.

– Какое у него сегодня самочувствие?

– Относительно нормальное. Можно сказать, бодрое. Съел почти весь завтрак.

Доктор кивнула и повернулась ко мне:

– Я разрешу вам посмотреть на вашего отца минут десять. Ради вашей безопасности все это время вас будет сопровождать Трэвис.

«Ради моей безопасности?»

Если вы думаете, что представляете, как психиатрическая клиника выглядит изнутри, то, скорее всего, ошибаетесь. Там нет никаких орущих психов за решетками, протягивающих к вам руки между прутьями; санитары не укрощают их, стараясь сделать им укол и надеть на них смирительную рубашку, – ничего такого я не увидела. В общем зале по радио играла классическая музыка. Собравшиеся там люди разных возрастов играли в шашки или раскладывали пасьянсы, писали письма или рисовали акварелью. На некоторых были пижамы, на других обычная одежда. Никто не говорил сам с собой или с другими.

У окна сидела девушка со светлыми волосами и в безразмерном сером свитере. Она смотрела на лес за лечебницей, сложив руки на коленях, словно старушка. На ее лице застыло выражение ожидания, почти надежды на то, что когда-нибудь ночью из леса выйдут феи и спасут ее. Я вспомнила Рейчел.

Некоторые пожилые пациенты сидели в инвалидных колясках. Когда я проходила мимо, они поднимали головы, но, увидев, что у меня нет еды или лекарств, тут же теряли ко мне всякий интерес, как будто я для них вообще не существовала.

Одна пожилая женщина в кресле вязала шарф тупыми пластмассовыми спицами. Шарф, казалось, тянулся на многие метры, меняя цвета, складываясь петлями и теряясь в стоявшей рядом с ней на полу большой сумке с цветочным рисунком. Пальцы ее двигались с механической точностью, и она даже не смотрела на свою работу. Шарф для великана или ни для кого.