Целое лето

— Обращайся в любое время, — сказала Аня. — Чего тебе?

— Ребята просят на пару минут. Посмотреть там на одну штуку.

— Куда ещё? И какую штуку?

— К Паулюсу. А какую, я не могу сказать. Увидишь.

«К Паулюсу» означало — на лестницу, ведущую в подвал, в бомбоубежище. Само бомбоубежище было заперто намертво, а вот к двери на лестницу Вован ключ подобрал. Пока что это удавалось сохранять в секрете.

— Ну смотри, если опять ужей наловили…

— Можешь мне тогда больше обёрток не дарить. И я тебе даже эту верну.

Выход на задний двор, на спортплощадку, имел, как и положено, тамбур. В этот тамбур открывалась ещё одна дверь, с подвальной лестницы — той самой, «к Паулюсу». Суслик убедился, что ни сзади, ни со двора никто из посторонних не приближается, и легонько стукнул по железному полотну. Дверь тут же приоткрылась, Аня вошла, Суслик остался на стрёме.

Внизу над массивной тёмно-зелёной дверью горела тусклая лампочка. Вован и Кирилл стояли под лампочкой и что-то рассматривали на просвет. Аня спустилась.

— Ну что, мальчики? Говорят, соскучились?

— Посмотри-ка, — сказал Кирилл, подавая её что-то в щепотке.

Аня убрала руки за спину.

— Опять? — строго спросила она.

— Да нет, всё по-взрослому, — сказал Вован. — Вот, — и протянул свою руку.

На ладони лежала жемчужина.

Аня склонилась над ней. И тускло цвета было достаточно, чтобы увидеть, как внутри что-то плывёт и переливается.

— Класс, — сказала она. — Где вы это взяли?

— В Сухой балке нашли, — ответил Вован. — У тебя сейчас с Артуром как? По-нормальному?

— А зачем вам Артур?

— Может, он возьмёт?

— Бросьте вы. Небось, конфискат какой-нибудь Суслик у бати спёр? Артур на такое не поведётся, не дурак.

— Да говорю тебе, нашли, — сказал Вован. — Я и нашёл. В какую-то бомжовскую землянку провалился, а там типа… ну, как банка такая длинная, пенал… Мы её потом распилили, а в ней это…

Он достал из кармана обычную пластиковую коробочку из-под леденцов. Открыл. Аня зажмурилась: сияние было несильным, но от него почему-то поплыло в глазах.

— Так, — сказала Аня. — Двадцать пять процентов — мои.

— Ты чего, клею нанюхалась?

— А вы думали, я так вас к Артурчику приведу и оставлю — мол, договаривайтесь? Щаз. Вовку, ещё, может, и можно — а вас с Сусликом он прикопает где-нибудь, с вашими-то мордами. Так что — двадцать пять, и это по-божески. Или по-дружески. Ну?

— Ладно, — сказал Вован. — Сегодня?

— Сегодня. Вечером. Я одна пойду. Давай это сюда…

— Э, нет! — возмутился Кирилл.

— Да ладно, — сказал Вован. — Держи, подруга. Все не отдам, а вот…

И он отсчитал ей на ладонь четыре жемчужины.

Утром я не обнаружил Адмирала. Должен признаться, что понял я это далеко не сразу, потому что ночью меня замучили сны. Бывает такая псевдобессонница, когда тебе снится, что ты не спишь. И кошмары в это время могут оказаться самыми пугающими, потому что ты уверен, что всё это наяву. Мне снилось, что мне надоело валяться на кровати, я встал и пошёл погулять. Было прохладно, но душновато — потому что вокруг лежал туман, а может, и дымка — потому что видно было довольно далеко, хотя горы, окружающие нас со всех сторон, эта дымка скрадывала. Почему-то показалось, что я сейчас, в этой дымке, могу уйти из этой комфортабельной тюрьмы. Надо только не оглядываться.

Я пошёл по тропе вниз. Скоро она привела меня к узкой асфальтированной дороге. Ещё сотня шагов — и я оказался перед зелёными воротами с красной звездой. Створки ворот были приоткрыты, двери КПП — распахнуты настежь. Я проскользнул в ворота. Это была территория «десятки», только сильно съёжившаяся за все эти годы. Вот наш со Стёпкой «литерный» корпус, вот гараж, за гаражом — лаборатория Благоволина, а ещё дальше — казармы, переделанные в общежитие, там жили другие ребятишки — в основном детдомовские и из суворовских училищ. Человек десять в общей сложности. Я постоял немного, а потом ноги как-то сами понесли меня к «литерному».

Часть стёкол в огромных его окнах была выбита, в остальных зияли проплавленные дырочки — от таких, что можно просунуть палец, до совсем точечных. Я вроде бы знал, что тут произошло, просто не мог сейчас вытащить это знание на передний план, осознать его. Дверь стала узкая и низкая, пришлось протискиваться в неё согнувшись в три погибели.

За дверью был зал с одним из первых «пингвинов» — громадным, похожим почему-то на трактор. «Пингвин» работал — лампочки на панели перемигивались, гудели вентиляторы и трансформатор. Всадить в него «двухугольника», что ли, подумал я, нащупывая в кармане «посредник». Потом я как-то понял, что «пингвин» кем-то занят и что он следит за мной вон теми двумя древними телекамерами.

— Ты кто? — спросил я.

Тут же ожило печатающее устройство — что-то вроде телетайпа. Поползла бумажная лента. Множество кудрявых витков этой ленты лежало на полу — как стружка около верстака. Я подошёл и поймал то, что выползало сейчас.

«Дяденька забери меня отсюда Я больше не могу У меня все болит Меня Лёшей зовут»