Целое лето

— Ну, в общем, да. Считается, что тетка за мной приглядывает. Но у нее, слава богу, своих тем хватает. Заходит раз в месяц, проверяет, чтоб нормально питалась… ну и вообще. Это рыбка какая-то аквариумная есть, которую раз в месяц кормят и раз в год воду меняют…

— Круть, — сказал Глеб, глядя под ноги.

— А знаешь, да. Я сейчас вообще уже не представляю, как можно с кем-то в одной квартире жить: они же ходить будут, говорить, думать над ухом. Меня даже Анька — день на третий так выбешивать начинает…

— А как же — когда замуж выйдешь?

— За кого?! За тебя если только. Ты парней разве здесь видел? Анька вон, самого нормального отхватила — и то мается.

— А Карпов — он так прям нормальный?

— Ну… Пенёк, конечно. Но знаешь… Вот если на нас кто-то нападёт: американцы там, фашисты, инопланетяне — всё равно… вот мне кажется так: все разбегутся. Начальство, полиция, армия… парни наши… А Вовка возьмёт лом и пойдёт проламывать им бошки, хоть ему никто приказывать не будет. Приметно так.

— Ну, а этот… Прохоров?

— Ты поругаться со мной хочешь?

— Ни-за-что!

— Тогда смени тему.

— Меняю… Ты, может, знаешь — когда этот памятник поставили?

Они как раз поравнялись с ободранным памятником Неизвестным пионерам.

— Не-а. Вообще, помню, отец говорил, тут раньше памятник какому-то революционеру стоял. Только потом он шпионом оказался, памятник снесли, а место осталось. Ну и поставили этот. Но когда это было — не знаю. Давно… Слушай, Лосев. А мы же сейчас серьезно влипли, да?

— Типа того.

— Может, тебе все-таки с отцом своим поговорить? Ну — раз он при этих делах, может он знает, как все это спокойно разрулить. Не сдаст же он тебя, в конце-то концов?

— Поговорить придётся, — сказал Глеб, пристально разглядывая монумент. — Но пока не на эту тему.

— Почему?

— Я не уверен, что он на нашей стороне… — он помолчал. — Я как будто всегда знал, что отец… что он чем-то очень странным занимается, чем-то… не знаю. При том, что… мама никогда мне ничего не говорила. Она вообще о нем не говорит.

— Ну, вообще-то… — раздумчиво протянула Стася. — Учитывая, что он ее бросил, еще и с ребенком…

— Да вот в том и дело — что никто никого не бросал. Там что-то совсем другое случилось.

— В смысле?

— Понимаешь — они никогда не ругались. Вообще. Ну, люди когда расходятся — должны быть какие-то скандалы, битье посуды… А я этого вообще не помню. У них привычка была — один начинает фразу, другой заканчивает… Мне вообще кажется, они почти никогда не расставались. Все время что-то обсуждали, спорили, я… я просыпался ночью от их голосов, у мамы такой звонкий голос был… Выходил на кухню в пижаме — пять утра, они сидят, бледные оба — что-то рисуют фломастером прямо на столе. Отец потом одеколоном оттирал, говорил, что иначе наш стол украдет ЦРУ… А потом мы просто раз, и уехали. Мама собрала две сумки… Как сейчас помню: часа четыре тащились из Дубны на Ярославский вокзал на такси… И в следующий раз я отца увидел уже лет в девять — когда маму положили в больницу. Помню, его привезла серая машина, джип. И мне почему-то… очень не хотелось в нее садиться. — Он долго молчал, потом спросил: — Замёрзла?

— Есть малость, — сказала Стася.

Действительно, влажная теплота вечера вдруг сменилась пронзительной свежестью. Они оба посмотрели вверх: небо было усеяно звёздами…

Дав Женьке кой-какие инструкции, я сел в машину, отъехал за город в лесополосу и забрался в тайничок. Тайничок у меня такой, что попасть в него можно, только открутив правое заднее колесо. Не очень удобно, но вполне надёжно. Из тайничка я взял «посредник», пистолет «Вул», два запасных магазина и коробку патронов к нему, а также портативный детектор «второго сознания» израильского производства: они были чувствительнее и наших, и американских, и при определённых условиях брали даже «мыслящих», не внедрённых в тела. Всё это я рассовал по карманам, завинтил тайник, поставил на место колесо — и поехал к Артуру Наильевичу.

Мастерская «Артур» располагалась в заводском районе, в самом крайнем жилом квартале — дальше был пустырь. Вывески не было, да и кому она нужна — основные работы выполнялись на дому у заказчика, здесь только раскраивали стекло да хранили всякие герметики и краски. Тем не менее территория двора имела приличные размеры — шесть-семь грузовиков свободно поместятся, — и сам корпус мастерской был добротно сложен из белого кирпича. В корпусе было три ряда окон, и в верхних горел свет.

Пистолет я сунул за пояс, запасные магазины в левый карман ветровки, «посредник» — в правый. Детектор положил в барсетку, которую носил на длинном ремешке через плечо. Посидел ещё немного, освобождая сознание.

Всё.

Вперёд.

Я подошёл к тёмной двери под навесом, нашёл кнопку звонка и нажал её. Слышно было, как внутри колотится звонок.

Потом под навесом вспыхнул свет. Наверное, здесь была телекамера. Наверное, вот она.

Я улыбнулся в том направлении.

— Вам кого? — спросил голос, совершенно обесцвеченный скверным динамиком.

— Мне Артура Наильевича, — сказал я.

— Я вас не знаю, — сказал голос.