Целомудрие миролюбия. Книга вторая. Перводевственник

“А я сам разве христианин?” – задал Миролюбов душе своей вопрос. – “Многие годы своей жизни я только и делал, что боролся с людьми, и насилие было в словах моих, я разрубал людей мечом уст своих. Одних называл такими, других другими словами, эти плохи, а те ещё хуже, эти хороши, но я лучше всех. Вот до чего я дошел и думал, что так мыслить правильно, думал, что я вправе делить, называть, укорять, обличать. Но такое поведение не подобает истинному христианину, христианину заповедано любить всех. А разве я кого люблю? Нет и я не христианин, только называюсь им” – сетовал Миролюбов, понимая, что он поступал неправильно, когда творил словесное насилие. И в дальнейшем ему придется сталкиваться с властными людьми, к коим нужно будет относиться с любовью, а не с враждебностью и неприязнью. Сможет ли он, Миролюбов, жить миролюбиво со всеми, и не совершать риторического насилия? Ему обязательно нужно будет смирить свою риторику, ибо иначе он никогда не сможет назвать себя истинным христианином.

Глава тринадцатая. Дева

Год спустя вышеописанных событий Миролюбов направился в парк, он чувствовал, что именно там решится его судьба. Уже начало холодать. Он шёл по ковру из опавших листьев и вдалеке, словно видел Анну, которая прогуливалась по парку с детской коляской. То было, будто видение или же это и был вымысел, он не смог разобрать, ибо она вскоре скрылась среди тропинок. Значит, она сделала свой выбор, столь далекий от мечтаний Миролюбова. Отныне их жизни более не соприкоснуться, и это единственное касание, которое он себе позволил, он слегка прикоснулся к её жизни и навсегда исчез. Люди не видят его, а если замечают, то хотят чтобы он быстрее испарился, более не мешал им жить, не докучал честностью, нравственностью, своим примером порядочного человека. Они хотят смотреть на людей и видеть себе подобных, хотят видеть своё отражение. А в нём они различают нечто чуждое, нечто обличающее их поступки, осуждающее их помыслы и речи. Само его существование судит их, потому они не желают ни видеть его, ни слышать, ни знать о его жизни.

“Целомудрова Анна – я выдумал тебя” – говорил себе Миролюбов. – “Тогда на остановке мы не столкнулись, мы не встретились. Ты даже не посмотрела на меня, даже не подумала обо мне. Но нет! Ты была там, ведь таких как ты много, ведь каждая девушка когда-то была целомудренной и девственной. Одни остаются таковыми, другие блудят, или же выходят замуж и рождают детей в браке, но все вы, коих я видел, или когда-либо встречал, были как она, каждой из вас предстояло избрать свой жизненный путь. Мне горестно понимать тот факт, что мне не спасти вашу девственность. Я бы желал уберечь вас, но, то мне не по силам, ибо я не совесть ваша. Я не Бог. А ведь Бог более нравственен, нежели я. Ему более меня противно всякое насилие, Он совершенно миролюбив. Богу более противен всякий блуд и прелюбодейство, ибо Он есть Перводевственник, Его девство совершенно. Во мне же столько страстей, которые словно змеи ползают по моим венам, заползают в самое сердце, отчего оно готово разорваться. Но молю, Господь мой, огради меня от всяко зла и от лукавого, очисти от всякой скверны, и да будет всё по воле Твоей” – столь истово взывал Миролюбов душой своей. Напоследок сочинив видению своему оные строки:

Свети сколь и прежде незабвенно,

Украшая мир своей улыбкой и красой.

Ступай по жизни кротко, но не согбенно,

Освещая путь доброй ласковой звездой.

“Отныне мне следует мыслить не только о целомудрии, но и о миролюбии” – думал Миролюбов. – “Для меня жизнь невинного ребенка столь же ценна, сколь и жизнь убийцы покушающегося на жизнь ребенка. Они равноценны, ибо мы не вправе судить людей, чтобы они не совершили. Мы вправе осуждать сам грех и бороться с зачатием греха в человеке, с той пропагандой зла. Нужно узаконить то положение, при котором будет проповедано, что никто не достоин насилия, но только любви и милосердия”.

Он думал, таким образом, а затем словно отчаялся, вспоминая, сколько военных конфликтов, возгорается то там, то здесь. И с экранов телевизоров похваляются тем насилием, говорят цифрами, сколько было убито тысяч людей, коих кличут злодеями, кои таковы и есть, но сие не означает, что тех нужно истреблять. Насилием хвалятся, а Миролюбов всякое насилие осуждает. Он шёл по парку и разрывался от негодования. Почему мир не может вовсе отказаться от насилия, ведь он, Миролюбов отказался, в своей жизни он никого и никогда не ударит, не воспламенится гневом. Почему же другие не хотят жить подобно миролюбиво?