Цена

- Совсем необязательно, дорогой мой граф. Я говорю о том, чтобы дать возможность выбора людям, хотя бы частично зависящим от себя самих. Я хочу доказать этим людям, что отвращение, испытываемое ими по отношению к палачу, совершенно несправедливо, ведь они мало чем от этих палачей отличаются, они ведь и сами способны на такие же чудовищные вещи, они сами способны совершать позорные поступки…

- Риторическое уравнивание палачей и жертв – это слишком гадкая софистика или диалектика, чтобы я размышлял над этим, капитан!

- Тогда только слушайте. Ручаюсь, что стоит, ведь урок вам дает эксперт. Я эти проблемы решаю не теоретически, но практически, господин граф, причем, уже давно, чуть ли не каждый день. И если бы мне пришлось сказать, чему, прежде всего, научила меня такая практика – какому принципу, какому правилу, какому канону – я бы заявил, что и жертвы, и их палачи совершенно одинаковые сволочи, разницы никакой!

- Легко говорить, года ты…

- Палач?... Ладно, Тарловский, пускай и так. Но, прошу мне верить, я не лгал – пытаю я исключительно словам. Методы могут различаться, в зависимости от людей и от условий; вопреки первому впечатлению, шантаж и запугивание вовсе не являются моими фаворитами. Я предпочитаю, к примеру, жестокость предоставления выбора.

- Какого выбора?

- Скажем так, безжалостного. Выбора жестокого, коварного, убийственного. И так далее – всяческих дьявольских прилагательных тут хватает.

- Не хватает лишь человечности, герр капитан.

- Человечности – как сказочного идеала. Мы же говорим о человечности реальной, которой до идеала ой как далеко. Человек постоянно получает выбор от судьбы, и все время он использует этот шанс совершенно гадко. Когда жертва получает возможность выбора от палача – она получает выбор без идеального шанса, и потому результат производит идентичный. А может, и еще худший. Теперь вы понимаете, почему я сказал, что этот выбор безжалостен к жертвам. Для палачей же он является психологически интригующим. Человек, не знающий аппарата репрессий, понятия не имеет, что ставить людей перед выбором – это увлекательнейшая забава.

- Ну, естественно! – буркнул граф с горечью, маскирующей раздраженность. – Меня же не забавляет даже слушать об этом, Мюллер.

- А все потому, что вы среди проигравших, а не среди победителей. Если бы вы были лондонским купцом в Индии восемнадцатого века… Вы когда-нибудь слышали, как чиновники Восточно-Индийской Компании заставляли тогда индийских крестьян платить чрезмерно высокие налоги? Связывали вместе отца и сына, и хлестали только с одной стороны так, что удары падали либо на отца, либо на сына – каждый из них мог принять удары на себя, подставляя собственную спину, или же, если был сильнее, мог заслониться от порки чужим телом. С помощью слов можно творить такое же коварство. Вот если бы, к примеру, у вас была бы еще и дочка, и если бы я предложил вам выбор: верну вам сына, если взамен вы отдадите мне дочку позабавиться в постели?

- Предлагаю деньги и себя!

- Вас я отвергаю, об этом мы говорили уже два раза, поймите наконец, что для меня это вопрос хорошего вкуса… А вот деньги я не отвергаю – двадцать тысяч долларов за жизнь адепта орнитологии, господин граф. Вот только…

- Согласен, герр Мюллер! – перебил его обрадованный Тарловский. Только у меня нет долларов. Предлагаю вам марки или украшения…

Мюллер скептически покачал головой и раздавил окурок на дне пепельницы.

- Признаюсь вам, граф, что падение спроса на биржах Сталинграда и Курска как-то отобрали мою веру в будущее марки. А золото – штука слишком тяжелая.

- Так как…

- Здесь нет никакой проблемы. Ювелир, герр Бартницкий поменяет вам деревянные на зеленые в любом количестве. Проблема кое в чем другом. Ваше предложение, господин граф, для меня представляет слишком большой риск…

- Клянусь, что никто кроме нас… Гарантирую полнейшее молчание!

- Я не об этом. Проблема в том, что гестапо именно сейчас разбирается с Абвером. Мой любельский начальник, Краус, особенно ненавидит барона фон Штенберга; они соперничали один с другим здесь так долго, как абвер с гестапо строят друг другу козни. Краус знает, что фон Штенберг частенько гостил у вас, и потому считает, что здесь может быть кое-что большее, чем договоренность двух аристократов. Если бы я выпустил только вашего сына, тогда я сам мог бы стать подозреваемым в том, что имею какой-то контакт с Абвером, словом, что я делаю это для недобитков адмирала Канариса. Нет, господин граф, собой я рисковать не стану!

- Но ведь… вы же ранее приняли мое предложение. Вы даже сумму назвали!

- Но ведь тогда вы не дали мне закончить. Я сообщил только розничную цену.

- Не понял… Как это, розничную?