Читаем Цена полностью

- Эту тему мы уже достаточно обсудили, господин граф. Я же говорил - вы можете положиться исключительно на божественное провидение, только я бы этого не рекомендовал.. Прошу прощения, дела, я и так провел у вас слишком много времени.

И он вышел. Граф дышал тяжело, словно после долгого бега, должно было пройти пару минут, прежде чем дыхание успокоилось. Тарловский дважды наполнил рюмку и дважды опорожнил ее одним духом, затем схватил колокольчик и зазвенел им, вызывая камердинера. Пршлепал Лукаш.

- Слушаю, пан граф…

- Молнией к ювелиру Бартницкому! Или нет! Пошли кучера Курчука - пускай запрягает бричку, пускай едет и привезет Бартницкого сюда! И пусть скажет ему, что дело крайне срочное! Крайне - ты понимаешь?

- А что тут понимать, пан граф? А тут еще Седляк ожидает в прихожей. Только вот, спрятался, только увидал фрицевский мундир. Но уже вылез из-под лестницы.

- Седляк?... Что еще за Седляк?

- Да почтмейстер же наш рудницкий, пан граф.

- Ага, так. Чего хочет?

- Письма какие-то привез и пакеты.

- А что, почтальонов у него уже нет?

- Говорит, что у него еще какое-то личное дело, пан граф.

- Нет у меня сейчас времени ни на какие дела! Пускай подойдет в другой раз!

- А он говорит, что тут дело про тех, что немец арестовал…

- Пускай заходит. А ты высылай Курчука к Бартницкому! И молнией, Лукаш!

АКТ II

Ювелир Роман Бартницкий не всегда был ювелиром. В самой молодости он был парикмахером, поскольку его отец тоже был парикмахером. Парикмахерская карьера Романа завершилась крахом, когда на свет вышло, что доверенным своим клиенткам - в основном, проституткам, но и некоторым "приличным дамам" - он красил волосы на лоне и прически в один и тот же цвет. Муженек одной из окрашенных дамочек посадил Бартницкого-младшего в "тюрягу" за "акт сладострастного насилия" (цитата из судебного приговора). В тюрьме Роман познакомился с ювелиром-перекупщиком. Освободили их практически одновременно; старший дружок приблизил младшего к себе, вышколил, а когда умирал - нотариально переписал на него свое процветающее ювелирное дело. Так вот Роман Бартницкий стал знатоком драгоценностей.

До начала войны Бартницкому сопутствовал успех, а после начала, то есть, во время оккупации, успех был просто колоссальным, поскольку большинству земляков пришлось продавать накапливаемое золотишко ради куска хлеба. Даже факт, что с 1941 года рынок заливала Ниагара еврейского золота, не вызвала простоя в деле. Что можно было заметить по одежде пана Романа, входящего в дом Тарловских. Его корпулентное тело обтягивал костюм из английского габардина класса "люкс" в тонкую полоску, галстук удерживала на сорочке заколка из платины с бриллиантами, а пряжечки туфель из змеиной кожи были из чистого золота, точно так же, как две печатки, а еще цепочка и корпус часов марки "Патек" самых дорогих из дорогих.

Перед прибытием ювелира стол был убран и обрел новое сценическое оформление. Теперь, кроме пепельницы и канделябров, на нем стоял большой кипарисовый ларец с бронзовыми оковками. Бартницкий, только лишь переступил порог салона, первый быстрый взгляд бросил на этот ларец, а уже только второй - на лицо графа. Было это лицо траурное, но ювелир сделал вид, что этого не замечает, и свободно рассмеялся:

- Приветствую вас, господин граф, ваш покорный слуга! Отчего такая честь?...

- Приветствую вас, пан Бартницкий. Присаживайтесь, пожалуйста.

Бартницкий уселся, водя взглядом по стенам комнаты.

- Господин Бартницкий… мне нужно продать немного… а точнее, много… фамильных драгоценностей…

- Понимаю, господин граф… Ну что же, времена тяжкие…

- Времена кошмарные, господин Бартницкий. Истинный Апокалипсис!... Сегодня у меня был тут Мюллер, который арестовал моего сына, о чем вам, наверняка, известно…

- Известно, господин граф. От всего сердца сочувствую!

- Мюллер арестовал десять человек. Десять - это у нас, в Руднике, потому что, вообще-то, немцы арестовали несколько десятков человек…

- Да, сорок, господин граф. Ровно сорок. По десятку за каждого прибитого той ночью немца.

- Именно. Всех арестованных из Рудника я не знаю. Если хорошо помню, Мюллер упомянул директора банка, директора лесопилки, лесничего…

- Еще арестовали бургомистра Венцля, главврача Стасинку, директора школы, пана Мышлинского, ветеринара Тардоня, директора музея доктора Кужмича и судью Ивицкого.

- Моего сына он арестовал вместо меня. Говорит, что ему не хотелось арестовывать калеку на инвалидной коляске.

Бартницкий с сомнением покачал головой.

- Скорее уже, он не желал арестовывать источник предполагаемой выгоды. Лесничего Островского вытащили из кровати, несмотря на тяжелую болезнь.

- Вы знаете, что утром заложников будут расстреливать?

- Каждый об этом знает, пан граф. По всему Руднику наляпали афиш, угрожая расстрелять арестованных, если лесные не объявятся. А понятно, что не объявятся.

- Понятно, пан Бартницкий. Для меня же важен сын… Я договорился с Мюллером, что выкуплю четырех арестованных…

- Кого из них, пан граф?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза