Цена империи. Чистилище

Согласие было достигнуто, и в итоге высокие договаривающиеся стороны расстались взаимно удовлетворённые достигнутыми результатами. Правда для этого потребовалось ещё десять минут дебатов, дабы Михаил Константинович мог в полной мере потешить собственное самолюбие и одновременно не огорчить здравый смысл и житейскую расчётливость. Мезенцову же предстояла поездка на побережье Цюрихского озера, где в уединённой хижине Кравчинский собирался доработать конструкцию новых бомб и без помехи провести их испытания. Тем паче что для сих экспериментов он мог использовать французский и английский динамит, изготовленный соответственно на правительственной фабрике в Вонже и заводе сэра Фридриха Абеля в Вулидже.

Раннее утро 6 сентября 1878 года в Цюрихе было пасмурным, что по всем приметам обещало нудный мелкий дождь, который мог идти до самого вечера. Сие обстоятельство было вполне на руку Кравчинскому, так как можно не опасаться появления нежелательных свидетелей из числа поклонников красот Нижнего озера и любителей рыбной ловли. А посему, он находился в великолепном настроении и с аппетитом умял банку мясных консервов, запивая крепким кофе, сваренным на бульотке[47], оснащённой спиртовкой. Затем он накинул парусиновый непромокаемый плащ и направился в сарай, где в отдельных ящичках, тщательно закутанные в тряпки, лежали три готовых образца бомб, отличающихся количеством и типом динамита, а также конструкцией взрывателей. С замком, весящим на дверях, пришлось повозиться, ибо, несмотря на регулярную смазку, частые дожди и сырость изрядно подпортили его внутренности. Кравчинский, чертыхаясь, пытался его открыть, и поневоле все его внимание было поглощено борьбе с упрямой железякой, а посему он не успел среагировать на легкий шорох сзади. Последовал сильный удар по голове, и Сергей Михайлович как подкошенный рухнул на землю.

Сознание вернулось к нему нескоро, и реальность была малоприятной. Он лежал на столе со связанными руками и ногами, рот был заткнут кляпом, а двое мужчин в масках деловито растапливали печку, рядом с которой лежали кочерга и несколько железных прутьев. А далее были вопросы, попытка вначале просто молчать, а потом проклинать своих мучителей и много, много боли. Периодически накатывала волна спасительного забытья, но холодная вода возвращала к реальности. Решимость и упрямство постепенно склонились перед мукой, и Кравчинский заговорил. Когда язык начинал заплетаться, то ему заливали в рот коньяк из фляжки и продолжали задавать вопросы.

Говорил только один из них, тот, что был пониже ростом, но плотный, коренастый, он производил впечатление весьма опасного человека, с которым сложно было бы справиться даже в дуэльном поединке. Впрочем, никакой дуэли быть не могло: все эти куртуазные выверты не для той тайной войны без правил, в которой завязли герои сего повествования.

– Нас не интересуют ваши сообщники убийства генерала Мезенцова, они нам известны и уже наказаны или будут наказаны в ближайшее время, как и вы. Но вот кто оплатил эту акцию – немаловажный вопрос… У вас десять пальцев на руках? Занимаясь изготовлением таких опасных веществ, все они на местах? Непорядок…

От внезапно обрушившейся боли Кравчинский взвыл…

А дальше его снова и снова ломали – физически и психологически. Окончательно пламенного революционера добили сообщением о том, что его жена носит ребенка (это была неправда) и ее тоже могут убить (тоже блеф, но всяко возможно). Тем паче что лично он именно так и поступил бы в аналогичной ситуации.

– Вы же знаете, что вчера ваша жена посетила врача Альфреда Либербаума? Ах, она вам не успела ничего рассказать, так вы спешили к мадам Кокто?

– А вы знаете, мы можем оставить вам жизнь, правда я буду обязан переломать вам руки и ноги. Это будет больно. Вы будете инвалидом, но будете жить и увидите, как ваш сын начнет ходить, например…

– Вы хотите оставить мне жизнь?

– Вы будете прекрасным образцом того, что будет с вашими коллегами в ближайшем будущем, если они не оставят попыток бороться с самодержавием. А вы им передадите это мое послание.

И тут стало ясно, что Кравчинский «поплыл». Жить! Жить! Хоть тушкой, хоть чучелом, хоть безногим или безруким инвалидом, но все-таки жить! Язык его развязался, а вопросы посыпались, как из мешка зерно:

– Имя агента?

– Куда вам переводили деньги?

– Номер счета?

– В каком банке?

– Кто еще курировал операцию?

– К кому вы должны обратиться в случае опасности?

– Имена руководителей ячеек в России?

– Кому вы должны отправлять бомбы?

– Как связаться с вашим куратором из Британии?

Имена, пароли, явки. Его спрашивали и записывали все, что он говорил. Жажда жизни делала поток слов практически непрекращающимся.

Через несколько часов, один из инквизиторов с удовлетворением закрыл тетрадь, куда записывал цифры, даты, имена и номера счетов в банке, и совершенно неожиданно для Кравчинского снял с себя маску.

– Ну что же, Сергей Михайлович, вы полностью удовлетворили моё любопытство. Кстати, я забыл представиться: генерального штаба полковник Мезенцов.