Цена империи. Чистилище

Еще через мгновение Элпидин оказался в комнате и был насильно посажен в кресло, а перед ним к его удивлению стоял смутно знакомый офицер, но явно не в жандармском мундире. Михаил заслуженно гордился своей памятью, коя не раз выручала в ночь перед экзаменами, позволяя заучить ответы на билеты, и на этот раз она его не подвела. Этого поручика он видел на одном из вечеров в остроге, когда все заключенные, кои числились по казанскому заговору, собирались послушать переливы, извлекаемые из рояля умелыми руками музыкантов-любителей. Как это ни странно, но там присутствовали и несколько офицеров конвойной роты. Двое из них – Ермолин и Бродовский, кои близко сошлись с арестованными студентами и посещали их собрания, назвали фамилию сего любителя музыки: Лабунский Александр Юлианович. В доверительной беседе они достаточно прозрачно намекнули, что в армии у него репутация вольнодумца, ярого противника телесных наказаний нижних чинов, и более того, сей подпоручик был завсегдатаем петербургских офицерских кружков. Михаил, который не понимал, что всё это значит, лихорадочно соображал, как начать разговор, но первым тишину нарушил подпоручик.

– Я вижу, милейший Михаил Константинович, что вы меня узнали. Что же, отменная память весьма полезное достояние, коим можно гордиться. Но не будем тратить время на политес и перейдём к делу. Надеюсь, вы понимаете, что, совершив побег, вы усугубили своё положение и приговор может быть достаточно суровым. Печально, если столь одарённый человек может погубить свою молодость заключением в крепость или длительной ссылкой, и одновременно отечество лишится достойного гражданина. Я могу предложить вам выход, который позволит избежать столь безрадостных перспектив.

Элпидин немного успокоился и решил поиграть в несгибаемого революционера, а посему начал откровенно хамить:

– Послушайте, господин, как вас там, корнет? Отчего вы решили, что я вообще стану о чем-то договариваться с жандармом?!

При этом Михаил попытался вскочить с кресла, но тяжёлая длань дворника, который оставался в комнате, коснулась его плеча и играючи пресекла эти поползновения. Эта экзекуция сопровождалась насмешливой фразой:

– Ну куда прешь, малахольный. Сядь, охолони и заруби себе на носу: ещё раз откроешь свой рот без позволения его благородия, то вмиг без языка останешься. Уяснил или повторить надобно?

Михаил был понятливым молодым человеком и мгновенно проникся сказанным доступным русским языком, тем более подкреплённым стальной хваткой руки, буквально расплющивающей его плечо. Снова приняв положение сидя, он благоразумно заткнулся и молча снизу-вверх смотрел по-собачьи преданным взглядом на этого таинственного офицера.

– Спасибо, Петрович, – подпоручик склонил голову, благодаря того, кто был в одежде дворника. – Надеюсь, не сломал ключицу господину студенту? Все же наш, россиянин, хотя и заблудшая душа, но не башибузук какой-то. А покамест будь добр, оставь нас наедине на четверть часа.

– Слушаюсь, вашбродь, – тот, кого назвали Петрович, вытянулся в струнку и, четко повернувшись, вышел, не забыв, впрочем, напоследок показать Михаилу кулак внушительного размера.

– Итак, Михаил Константинович, нам пора внести ясность в наши дальнейшие взаимоотношения, – подпоручик сел напротив и продолжил разговор: – Во-первых, я не принадлежу к офицерам отдельного корпуса, и вы это отлично понимаете. Во-вторых, ваша попытка оскорбить меня была неудачной, ибо я с глубоким уважением отношусь к жандармам и считаю их деятельность жизненно важной для Отечества. Но у меня нет ни времени, ни желания принуждать вас принять мою точку зрения. И наконец последнее. Я имею честь быть офицером Генерального штаба Российской империи, и вот именно нам вы можете быть полезным. И если мы придём к соглашению, то вы получаете шанс спокойно продолжить свой вояж за пределы России и даже получить некую сумму, кою можете рассматривать как субсидию в ваше будущее. В противном случае, будет то, с чего я начал наш разговор. Могу дать на размышление не более пяти минут.

Сказав это, подпоручик Лабунский поставил на стол и перевернул в нужное положение песочные часы. Надо отдать должное Элпидину, когда последняя песчинка проскользнула в горловину, он внутренне собрался и решительно заявил:

– Я готов с вами сотрудничать, господин подпоручик, но у меня есть одно и непременное условие: я никогда не буду доносить на своих товарищей. В противном случае, можете возвращать меня обратно в тюрьму, и пусть будет, что будет.

– Приятно иметь дело с человеком, для которого слово «честь» не простой звук, – Лабунский с уважением склонил голову. – Могу вас успокоить: к вам обратятся за помощью лишь в том случае, когда нашему Отечеству будет угрожать внешний враг и никак не иначе. А пока подпишите вот этот документ.