Цена памяти (СИ)

Но это поднимает лишь больше вопросов. В частности, вопросов самому Малфою. Гермиона изо всех сил старается, чтобы её голос не звучал обвиняющее, когда спрашивает:

— Почему ты не сказал сразу?

Чуть сузив глаза, он смотрит на неё в упор несколько мгновений, а затем возводит глаза к потолку и быстро отвечает:

— Потому что я пока ни в чём не уверен.

Гермиона бессильно сжимает и разжимает кулаки.

И вот снова оказывается, что Малфой недоговаривает. Почему же он постоянно скрывает что-то? Сколько на самом деле он ей не говорит?

Прежняя, несколько забытая злость медленно охватывает её.

Малфой не прав. Так они не договаривались.

— Малфой, уверен или нет, но это информация, — жёстко произносит она. — А по нашему договору ты приносишь мне информацию, которую знаешь.

Он цокает языком и сердито смотрит на неё, глаза знакомо мерцают.

Ох, ну конечно, как бы ни менялись их отношения, какие решения бы ни принимала Гермиона, чтобы навести подобие порядка, как бы ни старался Малфой своими поступками, они могут продолжать так вечно.

— Да что за договор, Грейнджер? Что за правила ты придумала?

Гермионы стискивает зубы и медленно говорит:

— Я ничего не придумывала. Просто нам нужно придерживаться хоть какой-то структуры, чтобы это всё имело смысл.

— Да что ты? — Малфой вспыхивает.

Гермиона заминается.

Она имела в виду не это. Прозвучало действительно неправильно.

— Это всё и так имеет смысл, — поспешно поправляет она себя, но всё же прибавляет: — Однако ты мог бы и сказать мне про разговор Волдеморта с Люциусом. Это помогло бы нам лучше планировать дальнейшие шаги.

— Это было бы по правилам, — вдруг, чуть поменяв голос, чтобы изобразить её, дразнит Малфой. По его лицу скользит жестокая ухмылка. — Иногда я забываю, какая ты, Грейнджер, а потом поражаюсь каждый раз как в первый. Ты пытаешься делать всё по каким-то нелепыми правилам. Но мир не такой, мир нельзя описать одним сводом законов.

— Я знаю, но соблюдать правила — это единственное, что мы можем, чтобы поддерживать баланс, — раздражённо отрезает она.

Малфой вновь закатывает глаза.

— Единственное, что мы можем, — это аккуратно выбирать, какие правила нарушать.

Гермиона сверлит Малфоя тяжёлым взглядом и долго молчит, обдумывая его слова.

— Ты сам знаешь, Малфой, что иногда я нарушаю правила, — наконец неспешно произносит она. — Я просто не считаю это базово правильным.

На его лице мелькает удивлённое выражение, которое быстро сменяется нахальной усмешкой.

— О да, Грейнджер, — с каким-то извращённым удовлетворением подтверждает он, — ты хитрее, чем сама себе признаешься. Кто-то назвал бы это лицемерием, но не я, — движением руки он заставляет её не спорить и продолжает: — Ты сама решаешь, какие правила удобны, а какие нет, и делаешь всё вопреки мыслимому и немыслимому, но продолжаешь прикрываться добродетелью и всеми этими идеалами первокурсницы. За всё хорошее против всего плохого, не так ли?

— Это не такой уж плохой взгляд на мир, — несколько смущённо бормочет Гермиона. — Лучше верить в добро, чем не верить ни во что.

Но Малфой не пропускает укол в свою сторону:

— Я верю в себя. В себя и своих близких. Но это слишком эгоистично для тебя, не так ли? Позволь спросить, если твой обожаемый Поттер или Уизли — любой из Уизли — будут при смерти, а ты сможешь им помочь, но ценой, допустим, чьей-нибудь жизни, то что ты сделаешь? Что выберешь?

— Я… Я не… — Гермиона теряется от его напора.

— Это простой вопрос, Грейнджер, — он довольным взглядом наблюдает за её замешательством, а после произносит: — Я точно знаю, что смогу убить за свою мать. Я не хотел бы этого делать и не считаю это правильным, но таков принцип. Я выберу её. Я даже выберу своего отца, хотя не уверен, что это будет взаимно, — его лицо на мгновение омрачается. — Это вопрос личных приоритетов. И тебе когда-нибудь придётся смириться, что иногда просто не бывает хорошего выбора. Невозможно насмерть сражаться за добро.

Когда он заканчивает говорить, Гермиона чувствует себя так, будто весь груз его слов наваливается на её плечи. Она вдруг обессиленно опускает руки и горько шепчет:

— Ты думаешь, я этого не знаю?

Она живёт в этих метаниях уже много месяцев.

Гермиона никогда не убивала специально, но она понимает, что люди погибали от её рук.

Она знает, что некоторые члены Ордена не гнушаются непростительными заклинаниями.

Знает, что, когда в одной из их тюрем кончилась сыворотка правды, пленных пытали, чтобы добыть нужную информацию.

Она в курсе происходящего, и хотя мысли об этом вызывают жгучую боль в душе, Гермиона не пытается отстраниться от них. Ей важно оставаться честной себе. Важно сомневаться даже в близких, если они делают сомнительные вещи.

Склонив голову к груди, Гермиона глубоко вздыхает и наконец говорит: