Цена памяти (СИ)

Видеть, как постепенно Грейнджер вспоминает, словно заново проходя их путь, было столь же любопытно, сколь и болезненно. В первые встречи Драко использовал весь свой запас терпения и иногда даже чувствовал облегчение оттого, что не приходится распутывать сразу весь клубок событий, которые они пережили.

К тому же он боролся с паникой от мысли, что она может передумать приходить, может решить перелистнуть страницу и не вспоминать о нём. От этих мыслей порой было неловко, потому что та Гермиона Грейнджер, которую он знал, никогда не остановилась бы на полпути. Но Драко слишком сложно было верить в хорошее.

Когда же он понял, что Грейнджер вспомнила поцелуй, его сначала даже позабавила её реакция: смущение, неловкость, отрицание. Но оставшись после той встречи наедине с собой, Драко почувствовал острую волну гнева и отчаяния оттого, что эти воспоминания всё ещё не значили для неё столько же, сколько для него самого.

Было так мучительно смотреть, как она топчется, постепенно отжимая лишь жалкие крохи у собственного сознания. Он хотел, чтобы она вспоминала быстрее, и одновременно боролся с собой, чтобы не передавить и не вызвать прорыв сознания.

Но всё-таки не сдержался.

И теперь, если он прав, она должна была вспомнить хоть что-то ещё. В этот раз у неё не получится скрыть от него.

Но Грейнджер всё ещё молчит.

Драко вдруг ловит себя на том, что желает задать дерзкий, нахальный вопрос. Ему хочется выяснить, что она вспомнила, и выбить её из колеи, потому что Грейнджер выглядит слишком спокойной, слишком собранной и отстранённой.

За её серьезным выражением лица он почти не видит вечного огня, и это… бесит. Драко, стискивая пальцы, сжимает стакан.

— Мы ведь спали вместе? — вдруг спрашивает Грейнджер, разрывая тишину, словно махом ножа.

Драко, еле сдерживая себя, пытается не поперхнуться, и, тяжело откашливаясь, вновь подносит стакан с водой ко рту. Он медленно пьёт, стараясь собраться с мыслями и страшась поднять взгляд. В конце концов он берёт себя в руки.

Это Грейнджер, которую он знает. Он должен верить в неё.

Но только вот что всё-таки ждёт его?

Подарок или разочарование?

***

Его волосы спутаны, а тюремная роба слегка влажная, и выглядит он снова так болезненно, что Гермиона жалеет, что не прихватила каких-нибудь зелий. В камере прохладно, и, хоть Гермиона мгновенно наложила согревающие чары, она всё равно ощущает мурашки, волнами бегающие по спине и бёдрам. Гермиона ёжится и только после понимает, что виноват не холод, а Малфой напротив, который заставляет нервничать.

Ей тяжело смотреть на него, но вместе с тем она не способна отвести взгляд.

По крайней мере, не сейчас.

Гермиона видит, что вопрос сбивает его с толку, и он долго молчит, прежде чем ответить. Она не знает, как нашла в себе силы задать этот вопрос. Просто теперь кажется глупым скрывать от него, что она вспомнила.

У них, кажется, были какие-то отношения. И Гермионе необходимо понять их природу.

— Мы много чего делали вместе, — наконец бормочет Малфой, а после поднимает голову и впивается в неё пронзительным взглядом. — Мы спали, целовались, обнимались, занимались сексом, разговаривали и… — он замолкает на полуслове.

— …Ругались, — дрожащим голосом перебивает Гермиона, и уголки губ Малфоя дёргаются, будто он сдерживает улыбку.

— Да, мы всегда много ругались, Грейнджер.

Теснота охватывает её горло, спирая дыхание.

— Я не могу поверить, что забыла это всё, — бормочет она и вдруг чувствует резкую боль, пробившую затылок.

Гермиона сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза, и втягивает воздух, рвано вздыхая.

Малфой замечает, как она поменялась в лице, и тревожным голосом спрашивает:

— Тебе больно?

— Голова… Голова раскалывается, — Гермиона морщится и отводит волосы с лица, слегка массируя виски. — Целители предупреждали, что так будет, и уговаривали меня остаться, — она замолкает на пару мгновений, стараясь собраться с мыслями, и затем снова смотрит на Малфоя: — Я вспомнила. Все те отрывки, которые казались снами, фантазиями, игрой воображения, — всё это было на самом деле, ведь так?

Малфой неопределённо пожимает плечами:

— Получается, что так.

Он смотрит так, словно без остановки сканирует её взглядом, и от этого в животе Гермионы образуется тугой узел.

— Мне сложно уложить это всё в голове, — признаётся она. — Особенно сейчас.

Малфой хмурится.

— Я виноват, — он цокает языком, — я рассказал тебе слишком много, — сердито проговаривает он, и на лице проступает злое выражение. — Мне нужно было быть аккуратнее. Я разозлился, что ты ничего не вспомнила, но это был перебор, я не должен был… — Малфой шумно выдыхает и сжимает кулаки, оковы натягиваются, но он сдерживает себя, чтобы не вызвать очередной всплеск магии.

Его глаза темнеют от злости, и желваки на челюсти выделяются так явно, что Гермиона то и дело фиксирует на них взгляд, не в силах отвлечься.

— Это не твоя вина, — механически произносит она, не зная, что ещё сказать.

Малфоя передёргивает, и он опускает голову, смотря в столешницу.

— Ты всегда так говоришь, — роняет он, но не спорит, а лишь спрашивает: — Что именно ты вспомнила?