Цена предательства

ароматом свободы. Я чувствовал кровь в своих венах и теплую силу своих мышц. Я жил. Я не был в заключении. Я жил, мы вырвались из их рук.

Я сидел в качающейся повозке, смотрел по сторонам и был абсолютно, бесконечно счастлив.

— Одно преимущество тюрьма все-таки имеет, — сказал я Мире. — После нее все кажется превосходным. — она в ответ только счастливо засмеялась. Я засмотрелся на нее, какая она все же красивая. В последние два дня она словно созревший бутон розы расцвела, поражая своей свежестью и очарованием. Бледная, матовая кожа цвета слоновой кости. Сама она тоже, как точеная статуэтка: изящные черты лица, плавный изгиб, идущий от ушей до подбородка, легкий естественный румянец на высоких скулах… Длинная шея, тонкая, как и ее руки.

Мы были свободны и счастливы. С утра до утра мы были вместе и не разлучались ни на секунду. Время шумело где-то в стороне, наполненное новостными листками императора, тревожными сообщениями, марширующими по стране креландскими солдатами. Но мы его не чувствовали. Мы жили вне времени. Если все затоплено чувством, места для времени не остается, словно достигаешь другого берега, за его пределами.

Вечер. Мира кормит меня супом, приготовленным ее руками. Одно из самых вкусных кушаний в моей жизни. Она светится от гордости и радости, ее лицо разрумянилось от костра и дыма. Красота и невинность. Моя девочка выросла и оказалась на удивление сильной. Пережить все, что выпало на ее долю, и не сломаться…

— Рем, мне надо снова в город, у нас еды почти нет, — я напрягся. Эта идея мне совсем не понравилась.

— Что же у нас еще осталось? — спросил я.

— Яблоки на деревьях, воздух, две бутылки крепленого вина, золотой октябрь и наши мечты, — ответила Мира, смеясь.

— В город идти опасно, — категорически заявил я, — весь тракт контролируется, передвижения из леса-в лес будут отслеживаться. Нет. Не пойдешь.

Вижу — надулась.

— Мира, мы в лесу, вон ягоды повсюду, грибы, орехи, я скоро встану — поймаю зверя какого-нибудь…

Заинтересованно смотрит на меня:

— А ты умеешь?

— Ну когда-то, давно, до войны, умел. Мы с друзьями охотились. У меня был друг Зак, он здорово стрелял из лука, самый меткий стрелок, каких я когда-либо видел, никогда не промахивается…был.

От этих воспоминаний защемило сердце — Томеррен говорил, что Зак умер… Мира заметила мое состояние, начала шутить, что-то щебетать, пытаясь отвлечь меня.

— Рем, ну все же, давай я куплю…

У меня от ужаса от такой перспективы все сжалось, — Проклятье, Мира! — я взорвался. Приблизил свое лицо к ее, — чувствую, что глаза горят, а черты лица заострились, в висках покалывает. — Ты останешься со мной, ты — моя! И. Ты. Не. Уйдешь!

Она хлопает глазами, шокировано смотрит на меня:

— Ну ладно, ну ладно, как скажешь, раскомандовался тут, — ворчит, залезла мне на колени, схватила за уши, крутит мою голову в разные стороны, рассматривает, потом заинтересованно, — а что у тебя с глазами? И с лицом? В брюках не жмет — хвост не вывалится?

Вот ведь, заноза приставучая, — ну это у меня, когда я переживаю и злюсь…А сейчас я очень злой! И не лезь мне в штаны! Нет хвоста там..!

— Не пущу, не пущу, а чем я тебя кормить буду, монстр хвостатый? Ягодами? Вон ты большой какой! — обняла меня, погладила, протянула руки и обхватила мое лицо ладонями, этим нежным контактом, она подчинила всего меня — мое сознание, мое тело и душу. Она завладела мной, переводя взгляд с моих глаз к моим бедрам. Я был ее.

— Поцелуй меня, — произнесла она, склоняя голову…

Ночи здесь на юге случаются внезапно, вот только было светло и вдруг как непроницаемый занавес падает на глаза и остается только удушливая тьма, наполненная шорохами зверей и ночного леса. Мы спим в повозке. Мира вдруг жалобно застонала, заплакала, задергалась рядом со мной, Я сел, перенес ее к себе на колени, обнял ее:

— Тшшш, любимая, все хорошо…

Она прижалась ко мне с коротким жалобным криком, вцепилась в руку.

— Я здесь, — прошептал я. — Не пугайся. Это просто сон.

Она улеглась опять, поцеловав мои плечи.

— Да, да, ты здесь, — прошептала она, заливаясь слезами. — В моих снах ты постоянно уходишь. Бросаешь меня. Ты всегда будешь со мной?

— Всегда, — ответил я. — Я с тобой навсегда.

— Ты не дашь им схватить себя? Навсегда? — прошептала она.

— Навсегда! Я твой. Я отдал тебе свою душу.

— Хорошо, — прошептала она и устроилась удобнее. — Дай мне руку, — сказала Мира. — Я боюсь, что вдруг потеряю тебя. Связать бы тебя покрепче, чтобы точно не убежал, — проворчала она, вновь засыпая.

Ее лицо было в моих ладонях, как в чаше. Она заснула, а я сидел во тьме, качал ее и не мог спать.

Мира спала, сжавшись в комок, прильнув к моей груди. Я держал ее голову в руках и слушал, как она дышит во сне. Я качал ее в своих руках — такую хрупкую и такую сильную, не решался поцеловать ее — казалось, тронь ее — и она сломается. Я сижу и держу в своих руках главную ценность моей жизни. Ардор, война, долг, моя священность — все было теперь второстепенным. И в центре всего этого стояла Мира. Она была моей единственной точкой опоры, моим компасом, истинным смыслом жизни…