Цена спокойной жизни

— Ну, сколько можно?! Мы тут перед ним в лепешку расшибаемся, а он даже внимания на нас не обращает.

— Тише, он может услышать, — зашептал другой.

— Ну и что, что услышит? — уже тише возмущался первый. — Мы тоже люди, у нас свое личное время есть, мы к нему с любовью, а он презирает нас.

Когда в длинном коридоре стихли их голоса, Федор нервно ухмыльнулся, и по его щеке потекла невольная слеза.

День ото дня Федор становился все слабее и слабее. Он больше спал, чем бодрствовал, по-прежнему ничего не ел, ни на кого не обращал внимания.

Постепенно посещающих становилось все меньше. Мама уже давно не приходила. «Наверное, уже и позабыла обо мне», — думал он с горечью в сердце. Отец, несмотря на все сложности, ежедневно навещал сына и подолгу молча простаивал у его кровати.

Группы молодежи редели прямо на глазах. Очень скоро осталось человек шесть-семь, которые поочередно по двое или трое продолжали навещать его, стараясь чем-то занять больного. Иногда это делалось так, как будто Федора вовсе не было в палате. Временами он ловил себя на мысли, что прислушивается к их разговорам и мысленно в них участвует. Это всегда раздражало его, потому что мешало исполнению его замысла — умереть.

Наконец он обратил внимание на то, что одна девушка, в отличие от других, регулярно проведывает его. Группы меняются, но она приходит ежедневно. Одна особенность отличала ее от всех остальных — пассивность. Она не участвовала в общих дискуссиях, сценках и так далее. Чаще всего она стояла у окна и печально смотрела на него. Порой это было приятно, порой невыносимо. Иногда ему казалось, что он нуждается именно в таком молчаливом присутствии, иногда его раздражала эта бездейственность, тогда он закрывал глаза и делал вид, что засыпает. Это действие всегда имело один и тот же эффект на окружающих — они тихо удалялись, чтобы не мешать больному отдыхать.

Прошло две недели с тех пор, как на Федора обрушилось несчастье. Унылый пасмурный день уже подходил к концу. Сегодня Федора посетил только отец. Что бы это значило? Почему молодежь задерживается? Он постоянно ловил себя на этой мысли, что стало причиной его ужасного настроения. Он говорил себе, что не желает видеть никого на свете и мечтает, чтобы его оставили в покое. Но проходило немного времени, и он вновь прислушивался к шагам в коридоре. Шаги появлялись, приближались, но неизменно либо проходили мимо, либо терялись до того, как могли остановиться у дверей палаты.

Смеркалось. Сине-зеленые тучи уносились на восток и терялись в вечернем сумраке. Еще голые, совсем озябшие деревья принужденно махали ветвями им вслед. Их кроны раболепно сгибались под неистовыми порывами жестокого ветра. Казалось, сама зима решила вернуться в этот край.

Федор задумчиво смотрел в окно, прислушивался к монотонному завыванию ветра, и душа его все глубже погружалась в уныние. Вокруг все замерло, коридоры наполнились тишиной.

В больнице включили освещение, и в глаза ударил яркий свет. Несколько мгновений глаза привыкают, а потом вы видите, как светло бывает в помещении с белыми стерильными стенами от ламп дневного освещения. Но в этот раз все было иначе. Федору показалось, что в его палате светлее не стало. Из окна своими глубокими пустыми глазницами на него смотрела тьма. День, уже угасающий, но еще трепещущий, живой, был уничтожен включением лампы. Все, что жило за окном — деревья, птицы, тучи — погрузилось во тьму и перестало для него существовать. Даже ветер, который еще мгновение тому назад оживлял все за окном, озвучивая природу ранней весны и придавая ей движение, теперь как-то по-особенному одиноко завывал и бился в стекло.

«Вот так и с моей жизнью, — размышлял Федор — кто-то думает, что я еще жив, потому что сердце бьется, и глаза видят, но пусть этот кто-то включит в своей жизни лампу, и тогда он увидит, как мало жизни осталось в моем теле».

Вдруг откуда-то издалека послышались неуверенные шаги. Сердце Федора от неожиданности екнуло. Он прислушался. Шаги приблизились и замерли у двери. Он не мог ошибиться, кто-то стоял у входа и почему-то медлил.

«Тук-тук-тук...» — неуверенно постучал этот кто-то.

Федор чуть было не ответил «войдите», но, вовремя вспомнив, что он ни с кем не разговаривает, осекся.

Дверь медленно открылась, и на пороге появилась незнакомка. Это была та самая девушка, которая ежедневно приходила его проведать. Глядя на пол, она тихо вошла и медленно прикрыла за собой дверь. Затем она так же тихо подошла к кровати и села на небольшой стульчик, так ни разу и не взглянув на Федора. Он, в свою очередь, смотрел на нее изумленно, словно на призрак, и, может быть, хорошо, что в тот момент она не подняла свое пунцовое лицо. В этом случае ей пришлось бы оправдываться, придумывать что-то наспех, а от совершенного наспех невозможно требовать качества.

Несколько минут тишины — это как раз то, чего так часто не хватает смущенной девушке, чтобы прийти в себя. Она порылась в своем пакете и вынула из него маленькое яблочко.