Цена свободы

Алёша, как и раньше, пошел на свет свечи и вскоре оказался возле огромной кучи сена, сваленного в углу. Трегубов аккуратно встал и, не в силах себя сдерживать, привлек юношу к себе, крепко обнимая. Ланской обнял его в ответ, стараясь держать руки дальше от спины.

Мефодий отклонился, желая его поцеловать и пытаясь заглянуть в такие любимые голубые глаза, но Ланской постарался от этого уйти.

- Все еще стыдишься, глупый? – хрипло прошептал Трегубов, мягко беря друга за подбородок, заставляя глядеть себе в глаза. – Я должен был все это пресечь, но было слишком поздно. Думал – умру, если передумаешь и остановишься, - добавил конюх, вновь прижимая Ланского к своей груди. - Как ты узнал, что я здесь? Зачем пришел? – спрашивал он, запутываясь ладонью в густых волосах Алексея.

- Павел Сергеевич прислал весточку, - тихо пробубнил Ланской другу в ключицу, - последний срок завтра вечером.

- Что ж, вот и славно, - слегка вздрогнув, ответил Мефодий, - и каковы же наши дальнейшие планы? Ты же понимаешь, что убедить Антошу с помощью слов, взывая к его гуманности, и посулов, обещая ему неземные блага, вряд ли удастся, - добавил он, отстраняя от себя Алексея, - ибо наш барчук шибко гнева батюшкиного боится. А вот если пригрозить младшему Трегубову сделать его евнухом, лишив мужской гордости, чтобы не совал ее куда ни попадя, либо расстаться с драгоценной жизнью, вот тогда, я думаю, он станет посговорчивей, будет молить о пощаде и, в конце концов, уступит нашему доблестному натиску.

- Больше похоже на бандитский налет, - криво улыбнулся Алексей, присаживаясь на край копны, - еще нужно подготовить вещи и лошадей, попросить Луку Васильевича и Трину проследить, чтобы нам никто не мешал. Но как заставить Антона дать нам беспрепятственно покинуть имение? Мы же не можем его связать, заткнув кляпом рот, либо стукнуть по голове.

- Будь моя воля, я бы так и сделал, - выдавив ответную улыбку, молвил Трегубов, садясь на сено рядом с другом. – Только мне думается, какие бы варианты развития событий мы бы сейчас с тобой ни придумывали, завтра нам следует действовать по ходу пьесы, возможно, импровизировать, придерживаясь основных пунктов плана. Так что ступай в свои барские хоромы и выспись, как следует, ибо следующие сутки, возможно, будут самыми трудными и опасными из всех, что у нас с тобой были, - глубоко вздохнув, произнес Трегубов, привлекая Алексея к себе для прощального поцелуя.

- Но у нас все же есть эта ночь, - услышал Алексей свой собственный голос, жарко ответив на мимолетную ласку друга.

- Ты это о чем? – не совсем понимая помыслов юноши, спросил Мефодий.

- Я хочу узнать все. Пойти до конца. С тобой, - тихо шептал Ланской. – Только будь нежен, - чуть помедлив, добавил он, уходя от пытливого взгляда Трегубова.

Мефодий медленно поднялся с копны, помогая Алексею встать. Положив свою ладонь другу на грудь, он чувствовал, как бешено трепыхается его сердце, словно пойманная в силки птичка.

- Это серьезный шаг, Ланской. Дело добровольное. Неволить и заставлять не стану. Ты абсолютно уверен?

- Нет, - ответил Алексей, начиная лихорадочно срывать с себя одежду и стаскивать сапоги, то же самое делая с одеждой и обувью Трегубова. Через минуту оба стояли голые, лишь льняные повязки бледными полосами оттеняли мощное и загорелое тело Мефодия.

Опустившись на корточки, Трегубов сходу взял плоть Алексея в рот и начал сосать и ласкать языком по всей длине. Спустя время он отстранился, довольный своим результатом и, став позади юноши, привлек его к себе, начиная весьма ощутимо мять его зад, пытаясь проникнуть в отверстие.

Алексей выгнулся дугой, забрасывая любовнику руки на шею, подставляя всего себя под его умелые ласки. Мефодий, смочив пальцы слюной, терпеливо его подготавливал, пытаясь растянуть и подстроить под себя. Но как только он попытался проникнуть своей плотью внутрь, Ланской дернулся и вырвался из его крепких объятий.

- Больно, - выдавил он, тяжело дыша.

Мефодий стал лихорадочно соображать, что ему делать дальше, сказать «извини, может, другим разом» или «это было глупо, ты не готов», как вдруг наткнулся на горшочек с целебным бальзамом матушки.

- Погоди, Лёшка, я сейчас, - бросил он, беря в руки вязкую жижу и щедро нанося ее на свою плоть, а потом размазывая юноше между ягодиц и слегка внутри.

- Сейчас станет легче, любый мой, - пообещал Мефодий, вновь прижимая к себе и страстно целуя ключицы, шею, скулы и губы Ланского, - ты только расслабься, больно будет совсем чуточку, потом будет очень хорошо.

И Трегубов не соврал. Легкая боль и дискомфорт быстро прошли, уступив место неземному удовольствию.