Эти выводы вполне согласуются с результатами аналогичных исследований по демографической истории Европы и показывают, что использование уровня младенческой смертности как показателя, отражающего уровень жизни населения в аграрных обществах, не слишком состоятельно. Следовательно, заключения о стагнации уровня жизни в предреволюционной России, сделанные на основе показателя младенческой смертности, необоснованны.
Далее. Еще до революции немало было сказано о том, что нигде в Европе не было такого огромного количества нерабочих дней, как в России: в пореформенное время у крестьян примерно на месяц увеличилось число выходных и праздничных дней.
Я давно заметил, что часть научного сообщества воспринимает этот важный факт, актуализированный Б. Н. Мироновым, как некий курьез, как нечто вроде экстравагантного галстука, пропускает мимо ушей и возвращается к привычному малоземелью и подушевым сборам.
Между тем приведенные цифры опровергают известное мнение о крайней напряженности труда российских крестьян, которые в силу плохого климата вынуждены-де работать, не покладая рук, и не успевают из-за этого обработать должным образом землю.
С. Т. Семенов заслужил в своей деревне репутацию вольнодумца именно потому, что хотел работать в праздники; дело закончилось доносами односельчан «по инстанциям» и преследованиями властей.
Обилие праздников беспокоило тех, кто не на словах, а на деле желал улучшения положения крестьян. Затягивавшееся порой празднование Пасхи становилось одной из важных причин недородов, в частности, масштабного неурожая 1906 года. Не всегда праздники отмечались шумно, но часто отмечались именно так, и это косвенно говорит о состоянии крестьянских бюджетов.
А. В. Байков, 70-летний житель деревни Конной Сычевского уезда Смоленской губернии, один из тех крестьян, для которых Столыпинская аграрная реформа стала началом не просто новой, но настоящей жизни, на вопрос «Лучше ли стало жить на хуторах и отрубах?» ответил, что
И духовенство, продолжил Байков, поощряет «это зло». В итоге люди празднуют –