Цена утопии. История российской модернизации

Наша родина переживает сейчас такое же «возрождение села», какое несколько десятилетий назад пережили датские, итальянские, бельгийские и другие европейские крестьяне. Конечно, возрождение это идет не всегда так гладко, как хотелось бы: бывают успехи, бывают и неудачи. Многое сделано, еще больше остается сделать. Но несомненно одно: крестьянская Россия сдвинулась с мертвой точки векового застоя, голодовок и темноты народной и делает первые шаги к общенародному благополучию.

Л. Н. Литошенко, говоря об успехах реформы и, видимо, не желая далее утомлять читателя, так резюмирует свое изложение:

Можно было бы произвольно увеличить число примеров и доказательств, свидетельствующих о подъеме сельского хозяйства в начале XX в. Все признаки говорили о том, что это был длительный и прочный прогресс, основанный на массовом расцвете мелкого крестьянского хозяйства.

Успехи последнего подводили фундамент и под все здание экономического благосостояния страны… Начало XX в. отмечено… и пышным расцветом промышленности, и ростом государственного бюджета. После долгого застоя, обусловленного по преимуществу аграрным кризисом, страна, наконец, вступила на путь несомненного экономического прогресса.

Как нам измерить Россию

Эти оценки выдающихся экономистов, как и приводимая статистика, разительно не совпадают с мнениями негативистов о перманентном упадке и кризисе империи в конце XIX – начале XX века.

Но как быть человеку, который, не будучи историком, хочет понять, что в конце концов происходило?

Людям нравятся простые ответы на сложные вопросы, и вполне естественно, что это относится к попыткам понять Историю. Когда мои студенты хотят получить от меня подобные ответы, я прошу поднять руки тех, кто считает свою жизнь простой. Рук никто не поднимает. И тогда я интересуюсь, почему же они уверены в том, что совокупную жизнь миллионов людей можно описать элементарно?

Однако такую уверенность разделяет с ними множество людей, обожающих приводить в качестве довода произведения художественной литературы, а также мнение бабушки или дедушки.

Положительного героя-предпринимателя, как и позитивного трудолюбивого зажиточного крестьянина – не мироеда, мы от русской классической литературы не дождались? А о том, что такие были, писали, в частности, Г. И. Успенский и Н. Г. Гарин-Михайловский.

Понятно, насколько важны для потомков мнения современников, но не нужно думать, что все они «в одну цену». Да, статистика не расскажет о том, как воздействовали на окружающих своим магнетизмом Петр I или Наполеон, это может сделать только очевидец.

Однако очевидцы могут иметь полярные мнения относительно благосостояния крестьян после 1861 года или о причинах неурожаев в конце XIX – начале XX века. Часто это – обычная иллюстрация к сюжету о стакане воды, который то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон. Так устроены люди.

К тому же личное мнение одного человека порой выглядит сиротливо на необъятных российских просторах – если он не Чичерин или Соловьев.

Напомню, что Франция с территорией порядка 550 тыс. км² – гигант Западной Европы. Однако суммарная площадь лишь трех российских губерний из девяноста – Вятской, Пермской и Самарской – составляла 635 тыс. км² (557,9 тыс. кв. верст)! При этом не только каждая губерния, но часто и отдельные уезды были целым миром со своей историей, спецификой устройства и организации жизни.

На пространстве Европейской России в 5 млн км², равном половине Европы (около 10 млн км²), в 1861 году в 334,5 тыс. сельских поселений проживали примерно 54 млн человек, а в 1897 году в 591,1 тыс. деревень и сел – около 82 млн человек. Ясно, что тут нетрудно обнаружить факты, которыми можно что угодно подтвердить и что угодно опровергнуть!

У нас нет ни одного источника, который позволил бы проследить динамику благосостояния не только каждого отдельного человека (это и сейчас сделать не просто), но и отдельных групп населения.