Цена утопии. История российской модернизации

Проблемы эти отчасти перекрывают друг друга, но лишь отчасти, поскольку далеко не идентичны. Мы знаем, крестьянин мог мало заниматься своим хозяйством, но при этом неплохо зарабатывать. Сказанное столь очевидно и даже банально, что, казалось бы, нет смысла говорить о том отдельно.

Однако я вынужден это делать – из-за огромного влияния натурально-хозяйственной парадигмы на осмысление эпохи.

Народное благосостояние складывалось из всей суммы доходов населения, и применительно к крестьянству она равна сумме доходов от надела и вненадельных заработков, полностью учесть которые невозможно.

Как же мы можем судить об этой величине? Подушевые сборы и потребление хлебов здесь не помогут.

А вот как.

Динамика уровня благосостояния населения отражается в интегрированных показателях, характеризующих развитие сельскохозяйственного и промышленного производства, в статистике перевозок народнохозяйственных и потребительских грузов, внешней торговли, акцизных поступлений, движения вкладов в сберегательных кассах, развития кооперации, динамике роста зарплаты рабочих и т. д. Разумеется, огромное значение имеют здесь и нарративные источники.

Взятые и по отдельности, и в комплексе, они неоспоримо свидетельствуют о позитивной динамике потребления, что вполне естественно. Здесь важно подчеркнуть: старый тезис о том, что модернизация проводилась за счет крестьян, современная историография отвергает.

Экономическая модернизация, индустриализация проходили не в вакууме, население страны получало деньги за то, что участвовало в строительстве железных дорог, предприятий, в городском строительстве и т. д., за работу на транспорте (железнодорожном, речном и морском) и в сфере услуг, за производство товаров как сельскохозяйственных, так и промышленных, и одновременно оно покупало эти товары!

Иногда от коллег приходится слышать заявления о том, что «цифры ничего не доказывают». Не задавая бестактного вопроса, каким же радаром в отсутствие статистики они улавливают «системный кризис самодержавия», я отсылаю их к Витте. Он, который понимал и видел функционирование экономики примерно так же, как врач-физиолог или анатом видит работу человеческого организма, однажды написал:

Статистические данные о росте нашей промышленности и торговли обрисовывают лишь количественное развитие нашего народного богатства, но они не должны заслонять собою того крупного явления, что каждая новая цифра движения нашей производительности и торговли означает собой привлечение к общей промышленной жизни новых слоев населения, оживление и вступление в общий оборот новых местностей, что в настоящее время промышленность и торговля отражают в себе экономическую жизнь всей страны, всего сложного и разветвленного русского народного хозяйства.

Например, если в 1894–1905 годах только железнодорожная транспортировка всех грузов (кроме перевозимых поштучно) составила 43,2 млрд пудов, а в 1906–1913 – 48,9 млрд, мы должны понимать не только то, что она выросла на 13,2 %, но и что производство, перевозка и продажа каждого из этих миллиардов пудов была оплачена, и не единожды. Равным образом, за каждым из миллионов рублей на сберкнижках и счетах кооперативов стоит оплаченный труд.

Преодоление кризиса аграрного перенаселения

Снижение аграрного перенаселения нельзя рассматривать только механически – с точки зрения прямого сокращения плотности населения (хотя оно важно само по себе). При любом ее (плотности) уровне ключевая проблема – уровень доходов жителей. Если эти доходы за несколько лет заметно выросли и данная тенденция устойчива, у нас есть все основания говорить о том, что кризис аграрного перенаселения решается успешно.

В какой-то мере эту тенденцию отражают известные подсчеты С. Н. Прокоповича (методически довольно грубые), по которым за 1900–1913 годы чистый доход на душу сельского жителя вырос с 22 до 33 рублей.

В то же время росту благосостояния способствовал промышленный подъем 1909–1913 годов, о чем, в частности, говорит статистика сбережений.

Это куда более важная характеристика модерности общества, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что в психологическом наследстве крепостничества особое место занимает отсутствие у населения привычки к сбережениям.

Е. И. Ламанский, первый директор Госбанка, писал, что крестьяне сбережений не делали: