Цена утопии. История российской модернизации

Теперь этот путь был закрыт – только потому, что кучка недоучек – в сравнении с численностью населения страны – мечтала о мировой революции.

Конечно, множество крестьян в силу ряда причин и прежде всего низкой правовой культуры всего этого не осознавали. Позже они вникли в проблему предметно – благодаря продовольственной диктатуре, продразверстке и страшной Гражданской войне, закончившейся голодом 1921–1922 годов с 5,5 млн жертв.

Начавшийся «черный передел» коснулся земель многих зажиточных крестьян, которые немедленно стали объектом дележа. В стране насчитывалось около 15 тысяч волостей, и каждая волость в этом плане была маленьким самостийным государством. То есть все зависело от конкретных местных условий в каждой деревне.

Итак, сначала крестьянство ограбило помещиков, потом бедные и средние крестьяне сделали то же с зажиточными, а иногда и середняками, а потом советская власть в 1930 году экспроприировала всех.

Таковы вехи решения аграрного вопроса в России.

Заключение

Труден был путь к свободе России и 100 миллионов российских крестьян. Тем ценнее победа П. А. Столыпина, которому в считаные годы удалось начать преображение жизни и психологии миллионов людей.

Да, эта часть истории Российской империи утонула в безумии революции и Гражданской войны.

И все же, надеюсь, моя книга оптимистична, поскольку в ней показано, что наш угрюмый цивилизационный код можно преодолеть, что не все бесполезно и бессмысленно, – хотя столетие, прошедшее после отречения Николая II и окончания Гражданской войны, приучило нас мыслить пессимистично.

То, что с началом реформы Россия не просто находилась на подъеме, – она вступила в принципиально новый, восходящий период своей истории, важно не только для академической науки.

Вред, нанесенный негативистской трактовкой предвоенной истории России, огромен, и в первую очередь потому, что она во многом сформировала тот отчасти нигилистический, отчасти безнадежный взгляд на нашу историю, который поныне преобладает во многих умах и, следовательно, лишает нашу страну перспектив.

Мои исследования, как и труды моих коллег-единомышленников, показывают также, что построенные на традиционной историографии (особенно в части «провала» аграрной реформы Столыпина) теоретические, историософские работы страдают весьма существенным изъяном. Их авторам неизвестен большой массив информации, знакомство с которым неизбежно меняет пессимистический взгляд на русскую историю и не позволяет закольцевать наше прошлое (и будущее) в безысходный патерналистский круг.

Это незнание упрощает историю России. Не понимая сути и истинного масштаба событий предвоенного двадцатилетия, эти люди как бы пролистывают его в череде других «неудачных» (неправильных?) периодов нашего прошлого. Следствием этого становится якобы неизбежность (а для многих авторов и оправданность) большевистского «эксперимента» – ведь все остальное, дескать, было испробовано.

Между тем безусловный факт успеха модернизации Витте – Столыпина ломает эту схему и демонстрирует, что Россия была способна успешно идти к построению правового государства и полноценного гражданского общества. Этот путь был бы долгим и сложным, однако не невозможным. И определенно не более трудным, чем «построение социализма в одной отдельно взятой стране».

В то же время моя книга о том, как важно, как жизненно необходимо, чтобы элиты – правительство и общество – имели адекватное представление о себе и окружающем мире, в чем национальная спесь – плохой помощник.

Глядя постфактум на пореформенную историю и ее трагический финал, поневоле приходишь в ужас, природа которого вполне понятна. Это не тот вариант, когда режим рушится из-за проводимой его лидером агрессивной внешней политики, которая не соответствует возможностям страны, – случай Карла XII, Наполеона, Гитлера.

Это тот случай, когда элиты осознанно выбрали в качестве модели социально-экономического развития страны пореформенную версию аграрного коммунизма, в беззаконии которого так или иначе были воспитаны три поколения российских крестьян, встретивших новый, 1917 год. Катастрофические последствия такого выбора известны. Особенно обидно, что подобный исход многие предсказывали еще до 1861 года, однако их голос не был услышан.

И ведь нельзя сказать, что правительство не сознавало, что такое разумная аграрная политика. Взять, к примеру, успешную агротехнологическую революцию в Польше и – на контрасте – почти полувековые мучения русской деревни, которую та же власть обрекла на тяжкую несвободную жизнь.

Немного найдется примеров столь глобального непонимания элитами гибельности избранного пути развития, какой дает Россия.

И тут, казалось бы, самое время заклеймить их и закончить книгу.

Однако полноценно сделать это не получится.

Потому что не меньший ужас в том, что такое непонимание было естественно и даже предсказуемо.