Цена утопии. История российской модернизации

Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Чулковых и прочую «демократическую» погань. Дайте им волю – они «учредят» республику, в которой президент Рябушинский будет пасти народы жезлом железным, сиречь аршином. К черту аршинников!.. Россию, покрытую бюстом Жанны Гренье, Россию, «облагороженную» «демократической возможностью» прогрессивного выращивания гармонических дамских бюстов, – ненавижу, как могу.

Верю и знаю, что нынешняя лихорадка России на пользу… Будет у нас честная трудовая страна, страна умных людей, ибо умен только тот, кто трудится. И в конце концов монархист Садовский споется с двухнедельным большевиком Сидором, ибо оба они сидели на земле, – а Рябушинские в кафельном нужнике… К черту буржуев, говорю я.

Быть большевиком не плохо и не стыдно. Говорю прямо: многое в большевизме мне глубоко по сердцу.

Что и говорить, весьма выразительные, емкие свидетельства, едва ли требующие пространного комментария.

Живучими оказался традиции славянофилов и Герцена!

Ненависть к пошлости (о пустынник Блок!) в одной связке с презрением к праву и правам, к демократии. И «кафельный нужник» как системообразующий фактор – это сильно!

Замечу только, что, живя в комфорте, пусть относительном, легко презирать права человека и «сытое, пошлое буржуазное благополучие», по определению Б. М. Сарнова, соединившего в своей работе эти мысли Блока и Ходасевича. Однако замечу, что истинную цену этой якобы «пошлости», важность прав, «буржуазной» учредилки и «перехода к третьему чтению» Блок, возможно, поймет ближе к концу, когда будет вымаливать у большевиков разрешение на заграничную лечебницу, то есть жизнь. И не вымолит.

Если по-другому не получается, осознание важности права приходит и так.

В свете всего вышесказанного не столь важен вопрос о том, как совмещается успешное развитие России в предвоенный период, как совмещается повышение благосостояния крестьянства с теми ужасами, которые оно творило в 1917–1918 годах.

Мой ответ таков: народ не выдержал испытания возможностью безнаказанного мародерства.

Но часто ли представители Homo sapiens такое испытание выдерживают?

В данном контексте, полагаю, не очень существенно, когда началась аграрная реформа Столыпина. В условиях 1917 года от «черного передела» Россию могли спасти только эффективные силы охраны правопорядка, а именно они тогдашними конкретными условиями не подразумевались.

Народ, как мы знаем, сполна за все расплатился, но никому от этого легче не стало.

В свете сказанного стоит заглянуть за кулисы Декрета о земле 26 октября 1917 года и оценить махинации, которые проводятся с ним целое столетие.

Декрет объявил ликвидацию частной собственности на землю. Однако не стоит думать, что речь идет – как всех нас учили – только о помещичьей собственности. Декрет аннулировал частную собственность на землю всех социальных категорий населения, в том числе крестьян. Речь идет не только о 2,5 млн укрепленцев и 1,5 млн хуторян и отрубников. Ведь еще до 1905 года крестьяне имели в частной собственности 24 млн десятин. Все эти люди копили деньги на землю, покупали ее – и в итоге лишились прав на нее.

Напомню, что, согласно закону 1910 года, миллионы крестьян в непеределявшихся общинах стали собственниками своей земли и де-факто могли реализовывать свое право, когда им заблагорассудится.

Но и это не всё. На 1 января 1907 года вся надельная земля была полностью выкуплена. Да, большая ее часть оставалась в общине, и ею пользовались на общинном праве, но потенциально эта земля уже была крестьянской собственностью.

То есть Декрет о земле уничтожил результаты всей выкупной операции по реформе 1861 года. Три поколения крестьян напрасно потратили великие усилия и нелегким трудом заработанные средства на выкуп земли.

Да, множество крестьян в 1906–1916 годах выступали против частной собственности на землю и Столыпинской аграрной реформы. Но это отнюдь не означало, что с течением времени они не изменили бы своей позиции – например, вернувшись с фронта после знакомства с сельским хозяйством австро-венгерских, польских или румынских крестьян. Это не означало также, что их дети вслед за отцами принимали на себя обязательство отвергать частную собственность и т. д.