Цена утопии. История российской модернизации

явился в Петербург с «новой идеей». Эта новая идея состояла именно в «народничестве». Мы раньше были «пропагандистами» и «развивали народ», прививали ему «высшие» идеи. Новая идея… изложена в программе кружка Натансона, да отчасти вошла и в программу «Народной воли».

Решено было, что народ русский имеет уже те самые идеи, которые интеллигенция считает передовыми, то есть он, народ, отрицает частную собственность на землю, склонен к ассоциации, к федерализму общинному и областному.

Учить его было нечему, нечему и самим учиться. Требовалось только помочь народу в организации сил и в задаче сбросить гнет правительства, которое держит его в порабощении.

Отсюда «народники» стали разнообразными «бунтарями», с очень анархическим оттенком. А именно захвата власти они не признавали, а допускали лишь «дезорганизацию правительства».

Подход, конечно, безответственный, зато удобный. Это делает понятной настойчивость, с которой народники приписывали деревне свои социалистические идеи. Неудивительно, что события 1917–1920 годов покажут, насколько они не понимали крестьян.

Таким образом, перед нами социалистическая версия антикапиталистической утопии, для достижения которой требуется национализация земли.

В 1854 году Ю. Ф. Самарин писал:

Не нам, единственным во всей Европе представителям этого права [крепостного. – М. Д.], поднимать камень на социалистов. Мы с ними стоим на одной доске, ибо всякий труд невольный есть труд, искусственно организованный. Вся разница в том, что социалисты надеялись связать его добровольным согласием масс, а мы довольствуемся их вынужденною покорностью.

«Новая идея» и была попыткой русских социалистов самочинно получить якобы «добровольное согласие масс» на «искусственно организованный» подневольный труд – по принуждению, как известно, работать можно не только на помещика, но и на социалистическое государство.

Ведь суть «этической идеи», которой восторгались народники, – не в том, чтобы раскрепостить и развивать производительные силы народа, не в том, чтобы научить его эффективнее работать и, соответственно, жить лучше, и не в том, наконец, чтобы открыть ему богатство мировой культуры.

Нет, смысл этой идеи другой. Во-первых, оставить навсегда десятки, а затем сто и более миллионов людей в казарме, именуемой общиной. Во-вторых, подбросить им пару десятин помещичьей землицы и в силу этого считать «себя любимых» благодетелями, а крестьян облагодетельствованными. В-третьих, заставить их делить поровну свое скудное состояние. И наконец, решить за них, что они теперь счастливы, и объявить свою миссию исполненной, а этическую идею реализованной. После чего величаво контролировать процесс распределения, бдительно подстригая всех под одну гребенку.

Об этом очень ясно говорят аграрные проекты Временного правительства, составленные эсерами! Они всерьез хотели уравнять всех крестьян в землепользовании – правда, узнав, что придется переселять 20 млн человек, несколько опешили, чем отчасти и воспользовались большевики.

Дальнейшая эволюция левого народничества показывает, в частности, как далеко уходят в своем радикализме и нарастающем невежестве ученики, не только образованные хуже учителей, но и не так тонко чувствующие, словом, более примитивные. Все сомнения и метания Герцена (да и Чернышевского) к концу XIX века были забыты – последователи взяли у них то, что их устраивало – без лишних умствований. Прежде всего «право на землю» – с ним ошибки быть не могло.