Цена утопии. История российской модернизации

к началу мировой войны в этой отрасли было возведено или находилось в стадии строительства 11 стапелей для линейных кораблей, около 50 стапелей для эсминцев и подводных лодок, крупнейшие в Европе артиллерийские, пороховые и снарядные заводы. Все они были оснащены новейшим высокопроизводительным оборудованием, рационально организованы, и казенные заводы не могли тягаться с ними ни в ценах, ни в сроках исполнения заказов.

Однако вместо разумной координации действий казенных и частных военных заводов, как это было в Германии со времен Бисмарка, правительство по-прежнему видело в предпринимателях врагов. Накануне Первой мировой войны правительство вошло в новое прямое столкновение с бизнесом (опять на почве дискриминации «лиц иудейского вероисповедания»), однако реакция последнего была столь резкой и острой, что оно вынуждено было пойти на попятный.

И в начале ХХ века Россия не только не стала страной с полной свободой предпринимательства, но, напротив, и правительство, и Дума не слишком задумывались о повышении промышленного потенциала страны накануне первой в истории человечества тотальной войны. Думское большинство, например, на пике промышленного подъема 1909–1913 годов постоянно беспокоилось о том, что необходимо сдерживать «чрезмерное развитие частной промышленности и ее укрепление». Через два-три года эти же люди будут обвинять правительство в нехватке снарядов и патронов.

Непонимание элитами азов народного хозяйства в условиях неуклонного технического прогресса обернулось для империи тяжелыми последствиями. Достаточно сказать, что за 1915–1917 годы наша артиллерия получила 1448 тяжелых и осадных орудий разных калибров, из которых лишь 41,6 % (602 ствола) были сделаны в России. Союзники поставили и две трети бездымного пушечного пороха и свыше 50 % взрывателей к снарядам. Подобных примеров, увы, очень много.

Очень странное сближение

В торгово-промышленной сфере Россия, несмотря на доминанту антикапиталистических настроений, волей-неволей должна была идти по западному пути – обойтись без крупной промышленности было невозможно.

Сдвинуть утопию в аграрной сфере было намного труднее. Здесь агрессивную и успешную «оборону» держали народники всех видов.

Парадоксально, но для судеб нашей страны важнее оказались их представления о развитии сельского хозяйства после 1861 года, нежели реалии самого этого развития. Поэтому мы должны понимать как первые, так и вторые.

Однако по порядку.

Народничество – продукт нового общественного настроения – было самым влиятельным идейным течением пореформенной эпохи. И даже многие марксисты как минимум в юности (например, Ленин) были народниками и верили, подобно им, в уникальность исторического пути России, вполне разделяя их мессианизм. Здесь уместно напомнить, что в 1897 году на тысячу жителей в стране насчитывалось 16 человек с законченным средним и высшим образованием в 1917 году – 40 (1,6 % и 4,0 % соответсвенно).

В сущности, народники – это большинство образованных людей, часто имевших противоположные взгляды на будущее России, но солидарно выступавших за ее развитие на основе общины.

На левом фланге этого удивительного конгломерата находились представители «общинного социализма», на крайне правом – те, кого называли «охранителями», в том числе два последних императора, а между ними – тогдашние либералы.

В учебниках об этом «странном сближении» обтекаемо говорится, что по разным причинам общину поддерживали различные политические течения.

Однако странность тут только кажущаяся. Выше говорилось о том, что община – оптимальная конструкция для контроля и эксплуатации крестьянства. Если отбросить словесную эквилибристику, то легко увидеть, что община была симпатична своим защитникам потому, что была основана на принуждении миллионов людей к консервации отсталой минималистской схемы общежития. А это резко повышало возможности для управления этими людьми.

Для левых народников община – в силу упрощенного понимания социализма – имела «великое социальное значение», будучи «эмбрионом» нового строя. А народ России должен был здесь сыграть роль объекта в гигантском социалистическом эксперименте.

Для правых народников, то есть «охранителей», община была опорой режима, удобным административным органом, к тому же обеспечивающим помещиков дешевой рабочей силой.

Примерно по тем же причинам общину поддерживали те, кто считались умеренными либералами и выступал за «правовой порядок» – в основе большинства аграрных контрреформ Александра III лежали именно земские петиции.