Цена вопроса. Том 2

Отец не хотел его отпускать, задавал вопросы, те самые, с которых обычно начинался разговор. Вот поди пойми человека! Вроде родной отец, все про него должно быть известно и понятно, а Валерий Олегович не может ответить на простой вопрос: отца и в самом деле волнует, видится ли его сын с женой, или он просто скучает в своем добровольном затворничестве и цепляется за любого собеседника? Ничего особо сложного в этом вопросе нет, и чтобы на него ответить, нужно быть просто внимательным к человеку, к тому, что он говорит и делает, как он думает и чувствует. А он, Шарков, к отцу не внимателен. И ничего-то, как выясняется, про него не знает и не понимает. А с Леной что получилось? То же самое. Ничего не знал и знать не хотел, ничего не замечал. Весь погрузился в служебные дела и в программу. А жизнь проходит мимо… Люди проходят мимо… Приходят в его жизнь и уходят из нее…

Шарков тряхнул головой, отгоняя неприятные и несвоевременные мысли, стал обуваться в прихожей.

— С Леной я перезваниваюсь, спрашиваю, не нужна ли помощь, может, деньги или еще что-то.

— А она что?

— Говорит, что все в порядке и ничего не нужно.

Он застегнул куртку и уже протянул руку к замку, чтобы открыть дверь, когда отец задал новый вопрос:

— Сынок, а ты почему мне Ленькину фотографию показал? Откуда узнал, что я могу что-то рассказать?

Шарков улыбнулся.

— Есть у нас один спец, про организованную преступность все знает, и не только про современную, а начиная с далеких советских времен.

— Кто таков?

— Алекперов. Ты его вряд ли знал, он еще не работал, когда ты вышел в отставку.

— Да как же не знал! — всплеснул руками Олег Дмитриевич. — Керим Алекперов, следователь! Конечно, я его знал! Мощный был человек.

— Это его сын. Ханлар Керимович. Я сначала фотографию Левитана ему показал, а он мне ответил, что если кто и знает хоть что-нибудь, то только ты.

— Значит, просочилось все-таки…

Олег Дмитриевич пошевелил бровями, и было не очень понятно, означает это недоумение или огорчение. Генерал пожал плечами.

— Щели всюду есть. И у них, и у нас. Оттуда, я думаю, вряд ли протекло, а вот следователь, к которому ты ходил со своими соображениями, вполне мог потом болтать о том, что не все верили в виновность Пескова, которого он так ловко укатал на «десяточку», а были и такие, которые пытались свалить вину на любовника погибшей. Вот так и осело где-то.

Олег Дмитриевич, казалось, не слушал сына. Глаза у него были печальные, задумчивые и обращенные куда-то внутрь. Или не внутрь, а в какую-то точку, которая для генерала Шаркова была невидимой и недостижимой.

— Сын Керима… Еще даже не служил, когда я ушел… Совсем пацанчиком был… А теперь вот самый крутой спец в своем деле… Целая жизнь прошла, новое поколение выросло и заматерело, в силу вошло… Мир изменился… А я вот все живу… Зачем? Пора мне, наверное…

«У тебя сын до генерала дослужился, — подумал Валерий Олегович, — а ты его все малышом видишь. Правду говорят, что свои дети до седых волос остаются детьми. Удивился, услышав про Хана, понял, что дети выросли, но — чужие. Не свои».

У Шаркова заломило виски, за грудиной возникла тяжесть. Господи, папа… Нет, не может он сейчас оставить старика и уйти домой.

Валерий Олегович решительно расстегнул молнию на куртке.

— Пап, можно, я у тебя переночую?

— Да как же…

Олег Дмитриевич растерянно глядел на сына.

— Ты же в «гражданке». Форма-то… Или тебе завтра на службу не надо?

— Форма в кабинете, я сегодня там переоделся. Так как? Можно?

— Ну конечно, — обрадовался отец. — Мы с тобой чайку выпьем, поговорим. А может, все-таки сарделечки сварю, а? Свежие, хорошие…

— А давай! — широко улыбнулся генерал и повесил куртку на вешалку в прихожей.

Седьмой монолог

Я убил обоих. Это было нелегко, но я справился. Последовательность, тщательность, продуманность и аккуратность — вот мои верные спутники. Прекрасное Око помогало мне, и удалось все выполнить на удивление быстро, что являлось, безусловно, хорошим Знаком. Я выследил этих парней, одного за другим. Выяснил, куда и когда они обычно ходят, какими маршрутами, подыскал на этих маршрутах подходящие точки, отвечающие двум обязательным требованиям: темнота и безлюдность. Первым уничтожил усатого толстяка, который за минувшее время стал еще толще. Потом, через три недели, расправился с очкариком. Мне не было их жалко. Они — воры, лишившие мир шанса быть спасенным.

Я ни минуты не сомневался в правильности того, что задумал и так успешно осуществил. В музыке два ключа: соль и фа, скрипичный и басовый. Два лада: мажор и минор. Два основных знака альтерации: диез и бемоль. У музыканта два уха, чтобы слышать, и две руки, чтобы извлекать звуки из инструмента. «Два» есть не что иное, как волшебное число великой музыкальной гармонии. И тот факт, что воров, укравших мою музыку, тоже оказалось двое, не мог быть случайным. Все закономерно и все правильно. Я принес Прекрасному Оку две жертвы, чтобы заслужить прощение.