Цена вопроса. Том 2

Олег Дмитриевич долго приноравливался, то снимая очки, то надевая, щурился, отодвигал телефон подальше от глаз, снова приближал…

— Господи, чего ж так мелко-то! — раздраженно воскликнул он. — Вот взяли моду на телефоны фотографировать. Нет, чтоб как раньше, карточку напечатать, да формат побольше сделать…

Шарков молча раздвинул пальцами изображение, теперь лицо мужчины, обнимающего Пескову, занимало весь экран.

Отец рассматривал фотографию человека, которого Шарков условно называл Антикваром, и на лице его отражался весь спектр эмоций от узнавания до ненависти.

— Так как, папа? — повторил Шарков. — Узнаешь?

— Ленчик. Леонид Борисович Каляйкин, погоняло Левитан.

«Точно! — мелькнуло в голове у Шаркова. — Левитан. А я никак вспомнить не мог. Интересно, откуда такая кликуха? То есть понятно, что живопись, искусство, это я и раньше знал, но почему именно Левитан, а не Репин, к примеру, или Ван Гог?»

— Левитан? Почему?

— По живописи был спецом. А картины Левитана особенно любил. И смотреть любил на них, и подделывать.

Шарков переместил снимок так, чтобы хорошо видно стало лицо женщины.

— А ее знаешь?

— Любовница Ленчика, Катерина Пескова, Катька-Косметичка, — с недоброй усмешкой ответил отец. — И откуда ж они выплыли спустя столько лет?

— Я надеялся, ты сам мне расскажешь. Выплыли они оттуда, куда сплыли в восемьдесят восьмом. Не знаешь, куда и почему?

Олег Дмитриевич долго молчал. Не то вспоминал, не то обдумывал, о чем рассказать, а о чем умолчать. Потом вздохнул, взял рыжего пушистого Ганю, усадил к себе на колени, начал поглаживать. Сухие подрагивающие пальцы старика утопали в густой длинной шерсти.

— Ленчик был у меня на связи. Как мне удалось его зацепить — не спрашивай, история некрасивая, но эффект свой дала. Естественно, я его не оформлял, такими источниками, как Леня Левитан, не разбрасываются. Леня был крупным барыгой, специализировался на антиквариате и произведениях искусства, от него я получал информацию о том, кто и за какие деньги покупает. Меня, как ты понимаешь, интересовали только работники торговли и общепита. Реализовать я мало что смог, уровень у меня был низковат, но знал я действительно много. Ну, да ты и сам все понимаешь. Когда у Ленчика сделался роман с Катериной, я и ее отработал, мне ведь о Лене нужно было многое знать, чтобы крепко его держать. Так вот, среди контактов Левитана был Сева Колчан…

— Всеволод Колчанников? — уточнил удивленный Шарков.

— Он, родимый. На КГБ работал, докладывал им про иностранцев, которые у Лени или через Леню делали приобретения. Левитан в том числе и вывозить подлинники помогал. Широкого профиля был специалист. У Севы был свой бизнес, небольшой, но прибыльный: он через своих шефов в КГБ мог устраивать липовые документы любой степени сложности. Хоть паспорт, хоть бумажку, удостоверяющую, что вывозимый предмет является ширпотребом, а не произведением искусства или национальным достоянием.

— Колчан до сих пор этим живет.

— Значит, не угомонился, сердешный, — покачал головой Олег Дмитриевич. — Так вот, где-то примерно за год до того, как меня уволили, Катьку-Косметичку убили. Обвинили мужа. А Ленчик в это же время пропал из Москвы, ну просто день в день. И почему-то никто не работал версию о том, что Катерину убил любовник, прямо заклинило всех на муже. Мне это не понравилось, я — к Севе, так, мол, и так, не обращался ли к тебе Левитан в последнее время, ведь если он любовницу свою грохнул и подался в бега, то ему документы нужны. У Севы глаза круглые, непонимающие. Не обращался. И я точно уверен: он не врал. Я ведь за Левитаном постоянно приглядывал, своими людьми его обставил, и если бы он хоть на пять минут с Севой пересекся, я бы об этом знал. Вот и задумался я: куда же это Левитан намылился после убийства своей любовницы, не имея на руках новых документов? Уж не грохнули ли и его тоже? Дурацкие вопросы я тогда себе задавал.

Губы отца искривила горькая ухмылка.

— Наивным был. Столько лет проработал, а все в лучшее верил, надеялся на что-то. В общем, пошел я со своими сомнениями к следователю, который вел дело об убийстве Косметички. Он юлит, глаза отводит, то панибратствовать пытается, то хамить. Ничего я от него не добился. А на следующий день меня вызвали…

Олег Дмитриевич ткнул большим пальцем себе за спину, в стену.

— Туда. И популярно объяснили, что если я не хочу просидеть в майорах до самой пенсии, то мне нужно быть осмотрительнее и не мешать осуществлению важной государственной задачи по выявлению иностранных граждан, приезжающих в нашу страну с не самыми благовидными целями. Вот прямо так и сказали, слово в слово. Они, дескать, надеются на мою рассудительность и правильное понимание целей и задач, стоящих перед ними, поэтому в качестве жеста доброй воли готовы разъяснить мне ситуацию, но предупреждают: если я этой информацией воспользуюсь, то мне не будет ни хорошо, ни плохо. Понимаешь?

— Ни хорошо, ни плохо, — повторил Шарков. — И что это означает?

— Это означает, что мне будет никак. Теперь понял?

— Понял. И что они тебе рассказали?