Цена жизни

– Какого хрена ты себе позволяешь, мерзкое отродье?! – зажужжал гнев художника в ушах, – Вон отсюда, скройся с моих глаз, я не хочу ни видеть, ни слышать тебя! Укройся за дверью, чтобы я забыл о твоём грязном существовании!

Зирамир моментально ускользнул в рабское обиталище этого дома, плотно захлопнув за собой дверь. Сердце Лаперона упало в пятки. Он смотрел на Риталькирию, но больше не мог разглядеть в ней чего-то прекрасного. Он лишь видел ту грязь, что оставил после себя раб. Мерзость, которая коснулась тела музы, нельзя было смыть водой или очистить как-нибудь иначе. Эта тварь, «это» очернило Риталькирию, смешало с грязью. Больше невозможно найти в образах девушки нечто идеальное, неповторимое, то, что вдохновило бы разум творить. Это был настоящий ужас. Гнев и злость одолели сознание, закипев по всему телу. Нос сопел ненавистью, глаза покрылись звериной дикостью.

– Ты… – залитый гневом голос навалился на уши Риты, – Вставай, поднимайся!

Лаперон схватил белоснежные волосы в кулак, потащил в коридор. Риталькирия, тихонько похрипывая от боли, семенила за собственными волосами. Небрежный бросок молочной шевелюры на волю уронил тело на пол, соединив колени с, оскалившим зубы, болезненным щёлканьем. Быстрые ноги ворвались в комнатушку, усыпанную сеном, бесцеремонно распахнув дверь. Гневное гарканье вышвырнуло мужскую фигуру, покрытую неряшливым мешковатым балахоном, в коридор. Из комнатушки долетел металлический звон. Через мгновение в дверном проёме вырос Лаперон с цепями в руках. Крайние звенья одной металлической нити проскользнули в карабины, сливающиеся с ошейниками на шеях Зирамира и Риталькирии. Заперев раздвижные механизмы карабинов замком, Лаперон присоединил цепь-поводок к соединяющей шеи рабов цепи.

– Мерзкие отродья, – прошипел злостью Лаперон, потянув поводок за собой.

Риталькирия знала, где она окажется после Лаперона. Серый переулок – Чёрный рынок, на котором можно было встретить что угодно: от порошка, который вводил сознание в сон на яву, до огнестрельного оружия, которое было моментально запрещено по всей Мавалле после первого же его применения охотниками на драконов. Ненужных, истощивших все свои ресурсы, рабов, которых уже вряд ли кто захочет купить, так же сбагривали сюда. Единственное отличие от тех жизней, что продавали на Цепном рынке, было отсутствие каких-либо прав, которые сохранял за собой человек, даже попав в рабство. Таков был закон Вазарда и Железного города – сохранение прав любого человека, даже несвободного. Рабовладелец, естественно, мог принуждать своих рабов выполнять любую работу, которая ему только взбредёт в голову, включая тяжёлый физический труд и секс – последнее даже разрешалось выполнять в качестве услуги сторонним лицам, если у хозяина раба имелась лицензия на проституцию. Но человек, приобретающий другого человека в своё личное владение на неопределённый срок, не имел права лишать жизни, калечить, морить голодом, жаждой и бессонницей своих рабов. За соблюдением этих запретов следили так называемые «передвижные суды» – первая в Вазарде, а, может, и Мавалле, и, даже, на самом Ингуне, госслужба, образовавшаяся через два года после легализации работорговли. Это независимые носители закона, отвечающие за исполнением условий договоров по приобретению жизни в собственное пользование. Человек, не имеющий возможности прокормить и дать какую-никакую крышу над головой своим потенциальным рабам, не мог получить лицензии на приобретение жизни в личное владение. Для покупки рабов в Сером переулке не требовалось ничего, кроме средств покупки и связей, позволяющих попасть на Чёрный рынок. Часть рабов, причём довольно значительная, как ходили слухи, купленная в Сером переулке, через некоторое время оказывалась в чьём-нибудь животе, причём, речь зачастую идёт даже не о каннибализме. Даже есть слух, что некоторые, двинутые головой, религиозные паломники, собравшиеся на Igazezi Hayassiaz, несут на этот остров жертвоприношение обитающим там драконам и прочим расам, коих не встретишь на Мавалле. Риталькирия знала, что ничего подобного её не ждёт, ведь она должна была попасть в определённые руки с этого рынка. Так бы и случилось, будь она одна, ведь никто кроме неё в сделку не входил. Что же, этому Зерномиру частично удалось повторить судьбу Степана, радости в этом мало, по крайней мере, для него самого.