Цена жизни

Что-то ударило изнутри, сотрясая сознание. Глаза застыли в одной точке, пытаясь дать мыслям собраться. В груди похолодело, спина покрылась мурашками и дёрнула тело. Никак не приходило на ум ничего, что могло бы объяснить… придумать такое по щелчку пальцев невозможно, но почему тогда эти события раньше не были известны? Что могло не позволять этим знаниям находиться среди множества других мыслей? Но и то, что происходит сейчас, то, что неволя существует в цивилизованном мире, даже в самом центре этой цивилизации… как такое может быть? Но это не сказка или чья-то шутка, это происходит на самом деле. Как и… Сердце застыло. Глаза расширились и чуть ли не падали на пол. Мир моментально перевернулся с ног на голову, собирая все мысли воедино. Зирамир вспомнил. Все те лица – измученные, печальные, обездоленные. Они всегда окружали его, даже в тот самый момент, когда вчера он въезжал в Железный город. Душа в одно мгновение сжалась от всей той гадости, что хлынула из пробитой дамбы мыслей. Захотелось вернуть время вспять и не ехать в этот злощастный город.

– Риталькирия, милая, иди сюда, – пробился голос Лаперона сквозь дверь.

Беловолосая девушка лениво встала, потянулась как кошка, хрустя залежавшимися суставами и показывая всю себя. Вытянувшись на носочках, Рита могла бы даже посоревноваться ростом с Зирамиром. За двенадцать лет, проведённых в рабстве, формы и черты воина растворились, хоть жёсткость и упругость кожи никуда не делась, слабо прорисовывая рельеф мышц. Под кожаным ошейником, сразу после ключиц, расцвели две прекрасные груши, доходящие до последней пары рёбер, там, где кость начинает выступать посреди широкой поляны живота. Небольшой холм вырос снизу, после которого начинался лес, покрытый снегом.

После того, как дверь захлопнулась, оставив Зирамира самостоятельно справляться со своими мыслями в одинокой комнате, не потребовалось много времени, чтобы сквозь дерево просочилось собственное имя.

– Закрой правой рукой свои соски, – задумчиво проговорил Лаперон Рите.

Последняя деталь была идеальна и точно вписывалась в образ и идею картины. Скрытая красота, которую хочется и можно взять силой – ошейник служил доказательством последнего. Всё было совсем так, как представлял себе художник, даже лучше. Но что-то мешало, что-то не позволяло выбить искру, которая разожгла бы огонь вдохновения. Слева подошла фигура в балахоне и замерла на месте.

– Что такое? – резко кинул Авьер рабу, – Не надо тут стоять, сделай что-нибудь, пошевелись как-нибудь, голова тебе на что?

Зирамир, не зная, чего-бы такого исполнить, принялся просто ходить по мастерской, неровно ставя шаг.

– Так, остановись, – спокойно проговорил Лаперон, приближаясь к Зирамиру.

Рука художника слилась с каштановыми волосами Зирамира, взъерошила их, оставив на голове последствия урагана.

– Вот так, – довольный голос заполнил уши, – Это как раз то, что нужно. Безобразное, гадкое… гадкое… да, гадкое. Просто гадость, – отвращение так и лилось из уст Лаперона, – Самая настоящая. Вот что мне было нужно.

Лаперон некоторое время пристально разглядывал Зирамира, после чего, похлопав его по плечу, отправил прочь. Перед глазами вновь встал невероятный образ Риталькирии. Обнажённая рабыня, тщетно закрывающая свою наготу собственными силами, ведь хозяин где-то рядом, и, когда он захочет, то воспользуется всей этой красотой. Лаперон считал это своей лучшей работой, хоть она ещё даже не была перенесена на холст, а лишь существовала в мыслях художника.

– Ты великолепна, – воодушевлённо пролил Авьер, – Как же ты прекрасна, Риталькирия, – не переставал восхищаться мужчина, вооружаясь пышной кистью для рисования.