Центральная Азия: От века империй до наших дней

Идея о том, что политика должна быть основана на исламе, не так уж стара. Она возникла в XX веке, когда консервативные мыслители в Индии и Египте, разочаровавшись в светском национализме, выдвинули идею исламской политики. Это движение обычно называлось политическим исламом или исламизмом, и оно было попыткой превратить ислам в политическую идеологию, ключевой элемент современности. Центральная Азия была в значительной степени отрезана от остального мусульманского мира начиная с 1920-х годов, и эти события, как правило, проходили мимо нее. Однако благодаря зарубежным контактам САДУМа в регион проникало кое-что из новой исламской литературы. Деятельность самого САДУМа была пуританской в смысле опоры исключительно на священные тексты, однако решительно аполитичной. Политический ислам изначально возник в среде худжры (подпольного исламского обучения). Худжра была в значительной степени озабочена именно сохранением исламских знаний во враждебной среде. Ее главная фигура Мухаммаджан Хиндустани решительно выступал против любых разговоров о джихаде во враждебных условиях. Примерно в 1977 году некоторые из его учеников выразили несогласие с этой точкой зрения. Первоначально споры велись на тему соблюдения ритуалов. Оппоненты утверждали, что ритуалы, которые выполняются в Центральной Азии, испорчены и нуждаются в очищении. Споры о ритуалах вскоре превратились в дебаты о месте ислама в политике. Диссиденты, которые называли себя сторонниками «обновления веры» (муджаддидами), обвинили Хиндустани в том, что тот игнорирует политику, и выступали за более активную роль ислама в политике{384}. В 1986 году власти арестовали некоего Абдуллу Саидова, незарегистрированного муллу, который открыто призывал к созданию исламского государства в Таджикистане и призывал своих последователей обратиться с этими требованиями к предстоящему XXVII съезду Коммунистической партии. Его арест спровоцировал акцию протеста у здания милиции в районном центре Курган-Тюбе{385}. Взгляды Саидова явно поддерживались в обществе (хотя неясно, что именно он вкладывал в понятие исламского государства, особенно учитывая то, что создать его предполагалось путем обращения к коммунистической партии). Однако, помимо этого эпизода, в Центральной Азии в эпоху перестройки политическая мобилизация вокруг ислама была скорее редкостью, и до конца 1991 года не выдвигалось никаких требований о создании исламского государства. Советские власти, ошеломленные революцией в Иране и недовольные исламистской оппозицией оккупации Афганистана, по-прежнему не слишком беспокоились о возможности появления исламистской оппозиции в Центральной Азии. И по большому счету беспокоиться им было действительно не о чем.

Советский федерализм был в значительной степени скорее юридической фикцией, чем надежной политической реальностью. Согласно Конституции СССР, пятнадцать союзных республик представляли собой суверенные образования, добровольно присоединившиеся к Союзу. У них были все атрибуты суверенных государств: флаги, конституции, гимны, законодательные органы и даже свои министерства иностранных дел. В ходе горбачевских реформ республики все больше приобретали очертания реальных политических образований. Они стремились не только заявить о правах, гарантированных им советской конституцией, но и расширить их в одностороннем порядке. В ноябре 1988 года Верховный Совет Эстонии издал декларацию о суверенитете, обещанном ей в советской конституции. В контексте перестройки суверенитет означал далеко идущую автономию, в которой законы республики заменяли бы федеральные. За Эстонией последовали и другие республики, и к 1990 году «парад суверенитетов» был в самом разгаре. Тем летом волна обрушилась и на Центральную Азию. Узбекистан провозгласил суверенитет 20 июня 1990 года. Туркменистан и Таджикистан сделали то же самое в августе, за ними последовали Казахстан в октябре и Киргизия в декабре. Годом ранее каждая республика объявила свой титульный язык государственным языком республики (аналогичные заявления были приняты во всех остальных республиках союза). Эти шаги были предприняты законодательными органами, которые по-прежнему жестко контролировались местными отделениями Коммунистической партии, и служили двум целям. Во-первых, они ослабили связи республик с центром, который стремился контролировать их и навязать им большую либерализацию. Во-вторых, автономия республик лишила ветра паруса местных общественных организаций. На одном из первых мест в повестке всех неформальных групп в Центральной Азии стояли языковые права. Кооптировав национальную повестку своих главных конкурентов, центральноазиатские партийные лидеры обеспечили себе возможность удерживать власть в своих руках и дальше.