Центральная Азия: От века империй до наших дней

Однако организацию «Неваду – Семипалатинск» можно считать исключением. В основном мобилизация во время перестройки происходила во имя нации. (Можно также отметить полное отсутствие какой-либо мобилизации в защиту центральноазиатского единства – химеры, за которой давно гонялись иностранные наблюдатели.) Реформы Горбачева были призваны скорректировать экономику, однако язык экономических прав и классов был настолько дискредитирован в силу ассоциаций с официальной риторикой, что для оппозиционных сил он оказался бесполезен. Язык нации, напротив, был доступен и широко распространен в советском контексте. Национальные категории имели отношение к повседневной жизни людей (как отмечалось выше, национальность указывалась в паспорте и имела значение во многих сферах, от поступления в школу до поиска работы) и служили основой низовой солидарности. В нерусских частях Советского государства даже региональные различия приобрели национальный оттенок. Интеллектуалы, которые вступали в дебаты, отныне видели в себе защитников своих наций, хранителей памяти и пророков, способных узреть будущее.

Литературной сенсацией 1980 года в Советском Союзе стал роман киргизского писателя Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», с которым мы познакомились в главе 17. Роман написан на русском языке и представляет собой многослойное размышление о жизни, культуре и памяти. Среди нескольких линий повествования есть легенда о технике пыток, которую древние воины племени жуаньжуанов применяли к военнопленным. Воины напяливали плотную выйную часть верблюжьей шкуры на обритые головы пленных и бросали их на солнцепеке, без воды и пищи. Солнце постепенно высушивало шкуру, она все туже натягивалась на череп пленного и сдавливала его. Большинство пленников умирали мучительной смертью. Те немногие, кому удавалось выжить, лишались на всю жизнь памяти и превращались в манкуртов. «Манкурт не знал, кто он, откуда родом-племенем, не ведал своего имени, не помнил детства, отца и матери – одним словом, манкурт не осознавал себя человеческим существом. Лишенный понимания собственного "я", манкурт… был равнозначен бессловесной твари и потому абсолютно покорен и безопасен… Манкурт, как собака, признавал только своих хозяев… Все его помыслы сводились к утолению чрева. Других забот он не знал. Зато порученное дело исполнял слепо, усердно, неуклонно»{381}. Роман Айтматова стал бестселлером во всем Советском Союзе, а слово «манкурт» вошло в лексикон позднесоветской культуры. Важно помнить, что в 1980 году история манкурта не обязательно была антисоветской и не являлась завуалированным выпадом против русификации. Речь шла скорее о жертвах, принесенных во имя модернизации, о сохранении памяти о прошлом и культурной аутентичности. Это были универсальные вопросы, которые нашли отклик во всем Советском Союзе. В Центральной Азии легенда о манкурте вызвала особую тревогу относительно потери культуры, особенно среди интеллектуалов, которые боялись потерять пристанище в собственном обществе. В Киргизии и Казахстане, где заселение земель европейцами проходило особенно тяжело, беспокойство ощущалось сильнее.