Профессор замешкался с ответом.
– Вообще-то не знаю, я этого не касался. Утилизируемых редко привозят в Центральный квартал.
На этот раз была очередь Кирилла прийти к однозначному выводу, что собеседник не лжет. Ну или лжет, но очень качественно.
– Значит я в Центре? Это какая-то больница?
– Это Институт изучения зомби, – Сергей Петрович ответил почти на автомате.
– А почему у меня сейчас нет желания разорвать вас? Или этого Антошу? – Вопрос этот давно просился на язык. – Ведь он же тоже не зомби… Кажется.
Профессор все еще думал о чем-то своем, но ответил и на этот раз.
– И в койке-боксе, и в палате стоят генераторы особого поля. Они подавляют нейронную активность зомби. – Размышляя, он еле заметно, но постоянно трогал мочку левого уха. – К несчастью, они слишком дороги и опасны, да и на людей действуют аналогично… Да к большому несчастью…
Внезапно он как будто опомнился и подскочил со стула с явным намерением оставить несчастного Кирилла наедине с роботами и собственными мыслями.
– Но меня же все равно утилизируют? Да? – Вопреки всему голос дрогнул надеждой.
Застигнутый почти в дверях лысоватый и задумчивый профессор все же обернулся.
– Я не знаю. Это не в моей зоне ответственности. – Он почти извинялся. – Специальная комиссия соберется к концу недели. Если бы не Даша, вас бы утилизировали без всякой комиссии… ? Он снова осекся и уже другим голосом добавил: – Я поручу Антону Ивановичу. Вас покормят и помоют.
– Спасибо и на этом, – вздохнул Кирилл вслед исчезающей в дверях спине.
Что ж все не так уж и плохо. Только интересно, какой сейчас день. Скорее всего, за всем случившимся бредом уже наступил четверг, но в этой клетке без окон нельзя быть уверенным наверняка. Если судьбу его решат в воскресенье, то у него есть целых три дня. Правда, если комиссия будет в субботу, то всего два. Да ладно, для готовившегося к немедленной разборке это тоже неплохо. Может, даже получится выбраться.
Нелепая и жестокая надежда, регулярно посещавшая его в последнее время, пожалуй, оказалась все-таки самым неудобным свойством его перерожденного сознания. Она с завидным упорством и редкостной бесцеремонностью раскачивала его разум от полной тьмы к еле заметным сумеркам. Прежняя жизнь, без таких качелей, была намного проще.
Указание сбежавшего профессора, видимо, дошло до адресата. Сам седовласый повелитель медицинских роботов в палату не зашел (может, боится, а может, брезгует). Однако слуги его даже в излишнем количестве заполнили помещение. С удивительной аккуратностью и ловкостью они, не распуская ремни, смогли не просто покормить и помыть Кирилла, но и переодели его в какую-то больничную тюремно-серую пижаму. Впрочем, достаточно теплую и мягкую на ощупь.
Еду давали через трубку и вкус ее был ни с чем не сравним, потому что отсутствовал. Как тут не вспомнить о кулинарных шедеврах Лины. Где она теперь и с кем? Тем не менее, желудок, последний раз порадованный пиццей в маленькой квартирке Лины-два, встретил наполнение с восторгом. Снова потянуло на сон. Видимо, дозу успокоительных средств дорогой Антоша ему все же назначил.
И ведь насколько в своей идиотской теории он был неправ. Девушку Кирилл спас не ради нее и без малейшего намека на мысли о близости. Он спас ее ради себя самого, чтобы не быть таким, как те, кто остался на перекрестке. Чтобы не вернуться туда, откуда вылез, выкарабкался. Не оказаться снова на уровне той трясины, где мирно существовал (слово «жил» сюда точно не подходит) до казуса с левой рукой. Однако в одной мелочи, самой неважной на данный момент и для текущего связанного состояния, он оказался недалек от истины. К концу их веселенькой поездки Кирилл, мысленно задевая Дашу, прикасался уже не просто к существу из другого мира. Он чувствовал рядом женщину. И те прикосновения и улыбки, что дарила она ему по пути в аэропорт, были невыносимо, противоестественно для того положения приятны и желанны. Он засыпал, зная, что она придет к нему во сне, не может не прийти. Что ж, хотя бы сны перед смертью он не потратит зря. Сны – это тоже часть жизни, и на оставшемся ему отрезке, это будет самая приятная ее часть.
Глава 3
Кирилл проснулся от того, что ему надоело спать. Он сладко от души потянулся. Ну, или по крайней мере выпрямился до такой степени, до которой позволяли опутывавшие его ремни. Сон к великому несчастью ускользнул от попыток его запомнить. Однако он наверняка был хорошим. Внутри царило такое солнечное теплое ощущение, которое остается только после хороших снов.