Цепи свободы

— Дорогая, милая Изабель, без вас всем нам было бы намного труднее! И я очень, очень сильно ценю вашу помощь. Даже не представляю, что бы я делал без вас! Наверное, это было провидение, что вы оказались здесь, в моем замке!

Изабель с сомнением посмотрела на Даймонда, но упрекать все таки не стала. В это время в столовую вошёл Джон с подносом в руках. На подносе лежало два письма.

— Милорд, только что пришли почта, одно письмо для вас, другое для сэра Ричарда.

Даймонд взял то, что предназначалось ему, а другое велел отнести наверх, в комнату Беатрис.

Взглянув на имя адресата, загадочно посмотрел на Изабель. Она нахмурилась, так как не могла понять, что бы это значило.

— Угадайте, от кого это письмо?

Она часто заморгала, а потом пожала плечами.

— Не представляю.

— От Говарда Фостера! — радостно воскликнул он и быстро распечатал письмо.

Находясь в ожидании, Изабель смотрела на него и терпеливо ждала, пока его глаза скользили по строчкам. Вот, он дочитал до конца и с загадочной улыбкой на лице взглянул на нее.

— Ну, что он пишет? Жена и ребёнок здоровы? — не выдержала Изабель.

— Они совершенно здоровы! Говард назвал сына Эдвардом, в честь своего деда.

— Замечательное имя! Эдвард Фостер!

— Так же Говард сообщает, что младенец очень похож на него, и это не его слова, а свидетельство других людей. Мари уже полностью оправилась от родов и теперь не отходит от малыша, посвящая ему всё своё время. Пишет, что их счастье не знает границ!

Последние слова Даймонд произнёс с нескрываемой завистью.

— По-моему, нет ничего лучше, чем радость материнства. Мистеру Фостеру очень повезло с семьёй… — но не успела Изабель закончить, как в столовую ворвался Ричард.

Вид его был чрезвычайно расстроенный, отчего сидящие за столом перепугались.

— Что случилось?! Беатрис! Ей стало хуже?! — вскочил Даймонд с места.

Ричард остановился возле стола и растерянно посмотрел на друга.

— Ох, нет, с ней всё в порядке. Мне пришло письмо от поверенного. Я ведь совсем забросил дела. Он пишет, что возникли проблемы с арендаторами и без меня их никак не решить. Даймонд, мне придётся уехать. Прошу тебя, позаботься о моей семье. Как жаль, что именно сейчас мне приходится их оставить!

Отчаяние, которое сквозило в его голосе, побудило Даймонда подойти к другу и в знак поддержки положить руку ему на плечо.

— Тебе не стоит так сильно переживать. Для Беатрис и Авроры я сделаю всё что в моих силах, и даже больше! Можешь спокойно оставить их на меня, с ними всё будет хорошо. Когда ты собираешься отправиться в путь?

— Мне и часа хватит на сборы. Чем быстрее уеду, тем скорее всё решу и приеду.

— Тогда я прикажу подготовить для тебя лошадь.

Вскоре Ричард попрощался со всеми, дольше всех задержавшись в комнате Беатрис, а потом запрыгнул на коня и пришпорил его, гонимый желанием решить все свои дела и вернуться к дорогим ему людям.

Теперь Даймонд с Изабель виделись ещё реже. Беатрис требовала от хозяина дома постоянного внимания и никуда от себя не отпускала. Когда Аврора отдыхала, та настаивала, чтобы именно он был с ней рядом и развлекал ее либо чтением книг, либо разговорами. Несколько раз Изабель пыталась заменить его, но Беатрис сразу же начинала стонать от якобы сильных болей, а потом говорила, что только с Даймондом чувствовала себя лучше.

Чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, Изабель разбила перед домом несколько клумб. По утрам она занималась цветами и саженцами, а после обеда читала или гуляла по саду. Хотя ей было жалко Беатрис, но забытое чувство одиночества противным жалом вонзилось в сердце и давало о себе знать свербящей тоской. Хотя Изабель говорила Даймонду, что привыкла быть одна, но на самом деле страх быть отвергнутой вновь настиг её. Освальд вспоминал о ней, только чтобы в очередной раз унизить и наказать, а всё остальное время её для него не существовало. Мелисса тоже не горела желанием поддерживать с ней дружеские отношения. И теперь, когда Изабель ощутила себя хоть кому-то нужной, снова лишилась этого приятного чувства. Она всячески старалась гнать подальше грустные мысли, но они сидели в голове и отзывались в груди щемящей болью. Как же ей было стыдно, что в такой ситуации она жалела себя. Ей должно быть гораздо важнее благополучие других, а не свое собственное. Все равно ей не суждено было обрести счастье.